У природы нет плохой погоды. Эльдар Рязанов

сказал Лазарев. – Приятное письмо.

      – А что, Симонов снял с письма копию? – простодушно спросил я.

      – Нет, копия у Вас, – усмехнулся Лазарь Ильич. – А подлинник в архиве.

      – Как? Этого не может быть! Я помню письмо. Оно написано от руки, – возразил я.

      – У Вас копия, сделанная на ксероксе, а оригинал я сегодня держал в руках, – настаивал Лазарев.

      Придя домой, не без труда разыскал письмо К. М. Симонова.

      Пощупал бумагу и убедился, что Лазарев прав. У меня был фотоснимок с письма!.. Тогда, в семьдесят восьмом, я даже не подозревал, что существует такая копировальная техника, как «ксерокс». И ничего не заподозрил.

      Совершая свой замечательный бескорыстный поступок, Симонов отослал мне копию, а подлинник сразу же положил в архив.

      На этот раз я был потрясен вторично! Какая же забота о вечности! Какая сосредоточенность на бессмертии! Какого же он был мнения о каждом своем шаге, если так старался сохранить его для истории! Не говорю уж о том, что он ни в грош не ставил меня!

      Я даже вспотел от напряжения. Ну, в крайнем случае, оставил бы в своем архиве (ведь сохранилась бы!) копию, а адресату все-таки отослал бы подлинник. Это было бы по-людски. Какое тщеславие! Какая мелочность! А рядом щедрость и доброта! Как неоднозначны люди! И как мы, в сущности, мало знаем о них.

      P. S. Поостыв, я подумал: а может, это не сам Симонов так поступил, а его литературный секретарь, когда получила оригинал письма Константина Михайловича для отправки мне. «Пусть лучше подлинник останется в архиве писателя, а с адресата будет достаточно и копии», – подумала, может быть, секретарь К. М. Симонова. Может быть! Не знаю. Не хочется неважно думать о Константине Михайловиче, удобнее так подумать о его литературном секретаре. И, кроме того, вся эта история с копией не стоит выеденного яйца по сравнению с его поступком – посылкой мне этого письма…

      Музыка жизни

* * *

      В мои годы сердечная лирика?

      Ничего нет смешней и опасней.

      Лучше с тонкой улыбкой сатирика

      сочинять ядовитые басни.

      Не давать над собой насмехаться,

      тайники схоронить в неизвестность,

      и о чувствах своих отмолчаться,

      понимая всю их неуместность.

      Иль, вернее сказать, запоздалость,

      потому что всему свои даты…

      Но идет в наступленье усталость,

      и все ближе и горше утраты.

* * *

      Меж датами рожденья и кончины

      (а перед ними наши имена)

      стоит тире, черта, стоит знак «минус»,

      а в этом знаке жизнь заключена.

      В ту черточку вместилось все, что было.

      А было все! И все сошло, как снег.

      Исчезло, растворилось и погибло,

      чем был похож и не похож на всех.

      Погибло все мое! И безвозвратно.

      Моя любовь, и боль, и маета.

      Все это не воротится