Снайпер. Виктор Улин

ставило крест на результатах борьбы: котлован еще можно было засыпать, сваи означали поражение.

      5

      – Г-гребаная страна… гребаный город, – с ненавистью бормотал Савельев, хрустя маринованным огурцом.

      – И что? – грустно спросил Фридман. – Война проиграна?

      – Выходит так… Сваи – это финиш. В суд мы подадим, Саша иск уже набросал. Но строительство теперь не остановить… Сваи – не шутка.

      В подтверждении его слов тихо позванивали рюмки на кухонном столе, ритмично содрогавшемся от ударов сваебойной машины.

      – И ведь самое главное… У этого троезвидогребаного «ИКСа» до сих пор нет разрешения на строительство. И эту пляцкую площадку прокуратура должна опечатать. А прокурор на это дело… испражнялся. Потому что наверняка тоже конвертик получил…

      – Может, даже чемоданчик, – вставил Фридман.

      – Может, и чемоданчик… У них хватит. И к тому времени, когда они разрешение получат…

      – …А ты все-таки думаешь, что получат?

      – Думаю, что да. Мы бессильны… И когда они его получат, то уже полдома будет построено. И даже если потом суд вынесет решение о незаконности и так далее, сносить построенное никто не будет. Помнишь, Саша говорил о прецеденте на улице Чапаева?

      Фридман кивнул.

      – Гребаная жизнь, одним словом, – подытожил бывший журналист и, вылив остатки спиртного себе в рюмку, отправил пустую бутылку под стол. – Ты сегодня вечером играешь где-нибудь?

      – Не знаю. В театре не играю. В «Луизиане»… Вроде заранее не договаривались, но они могут позвонить позже… А что?

      – Да видишь – водка кончилась. Если ты не играешь, я еще за бутылкой схожу. Не могу, Айзик, понимаешь – меня нервы колотят, залить надо.

      – Не переживай, – ответил Фридман. – В этом поганом ресторане такой уровень, что там я смогу работать, даже если буду в стельку пьян и придется играть лежа. И бегать никуда не надо, у меня запас водки всегда есть… Сейчас откроем еще банку маринованных помидоров и маслины… Хлеба, правда, маловато. Но у меня маца есть. Этого года, мне раввин целый блок выдал, когда я на Пейсахе… то есть на Пасхе играл. Будешь?

      – Конечно.

      Они посидели молча, выпили еще по несколько рюмок, хрустя тонкой поджаристой мацой. Глухие удары сотрясали дом, не давая сосредоточиться мыслям. Фридману даже показалось, что сегодня он пьянеет сильнее. чем обычно привык от такой дозы. Вероятно, его тоже подкосила безысходность.

      – Слушай, Айзик, – заговорил наконец Савельев. – Я одного не пойму. Ну ладно, мы – заложники этой дерьмодраной страны… Но ты-то, ты! Давно ведь мог уехать и плевать на все это безобразия из Израиля! Ведь в отличие от нас, не нужных никому и нигде, у тебя есть нормальная родина…

      – Ну, во-первых, я не настоящий еврей. Напоминаю тебе об этом в тысячный раз.

      – В тысячу первый! – Геннадий впервые за все время улыбнулся. – Звучит впечатляюще, как всегда. Самый большой парадокс природы, общества и человеческого сознания. Айзик Соломонович