Снайпер. Виктор Улин

заглядывал внутрь – но слышал, как он, матерясь, передвигал какой-то железный хлам, потом наконец раздался скрип, грохот отбрасываемых досок, и он понял, что друг наконец пробрался к погребу.

      – Я сейчас! – крикнул невидимый Геннадий. – Уже спускаюсь.

      Это «сейчас» длилось не меньше часа. Из глубины земли долго доносились глухие удары, треск ломающихся кирпичей, и все это сопровождалось неизменной, хоть и сдавленной, отборной руганью Геннадия.

      Когда он показался в дверях гаража, вся его старая куртка была перемазана плесенью, залеплена паутиной, обсыпана кирпичной крошкой и землей.

      А в руках Савельев держал тяжелый на вид, длинный и довольно бесформенный из-за многих слоев материи сверток, поверху замотанный еще в посеревшую, побуревшую, покрытую ржавыми пятнами полиэтиленовую пленку, к тому же во многих местах туго обвязанный шпагатом.

      У Фридмана мелькнула догадка, но он ничего не спросил.

      Но вдруг с внезапной, ужаснувшей его ясностью представил, как бы сейчас было здорово… Выти из-за края гаражей с винтовкой и стрелять. Стрелять, стрелять… Стрелять без всякой причины и вообще все равно по кому – лишь бы гремели выстрелы и пахло порохом, и внизу летели и сталкивались и взрывались беззаботно бегущие машины.

      Жуть какая-то…

      Фридман потряс головой. Дикость, лезущая в голову… совершенно не вяжущаяся с его характером и его профессией музыканта…

      …И все-таки, все-таки– как бы это было здорово – выстрел, еще выстрел… и столб огня и дыма…

      Повесив грязную куртку обратно на крючок и снова облачившись в обычную одежду, Геннадий с невероятной бережностью уложил сверток в машину.

      Затем аккуратно прикрыл сверху вытащенными из гаража досками.

      Потом со скрипом задвинул железную дверь, не спеша навесил замки; после этого отряхнул руки и даже тщательно помыл их, поливая сам себе из пластиковой бутылки.

      Наконец забрался в машину, и мастерски маневрируя в узком проезде между рядами обреченных гаражей, поставил ее носом на выезд.

      – Садись, Айзик, – позвал он друга, все еще томившегося жутковатыми иллюзиями над лежащим внизу районом. – Едем дальше.

      2

      Когда впереди показался милицейский пост на выезде из города, Геннадий тихо – точно кто-то мог их слышать – попросил:

      – Пристегнись, пожалуйста…

      – Не хочешь, чтобы нас остановили и заглянули в машину? – догадался Фридман.

      – Ага. Конечно. Мою «четверку» вряд ли, конечно, станут досматривать, но береженого бог бережет.

      Фридман послушно накинул ремень. На скорости пятьдесят километров в час они прокатили через один из проездов, разгороженных полосатыми барьерами на шоссе.

      Одетый в ядовито-зеленый жилет милиционер даже не повернулся в сторону серо-белой, побитой и подкрашенной убогой Савельевской машины: он был занят двумя фурами, въезжающими в город.

      Миновав ворота, Геннадий резко переключил скорость и поехал так, что ускорение вжало