Девять месяцев, или «Комедия женских положений». Татьяна Соломатина

удостоившаяся отчества, несмотря на все достижения (впрочем, на тех нивах, где она нынче осуществляла жатву, отчества не особо в чести), родилась с серебряной ложечкой во рту. Маме же её на день рождения дочери (не нынешний, разумеется, а тридцатилетней давности) был подарен килограммовый слиток. Настоящий, натуральный, прямиком из золото-валютного фонда. Или национального банка? Или золота партии?.. Не важно. Это вопросы из серии: «Что больше весит – килограмм золота или килограмм лебяжьего пуха?» Суть-то всё равно не в килограммах, а в отношении. Это вам любой ёжик в лесу скажет. Но мы-то не ежи. Вот и приходится всё разъяснять да подчёркивать.

      Так что по той самой сути правильно, что рабу божию Екатерину Владимировну сразу после рождения (и незадолго до крещения) нарекли Пупсиком и сдали на уход, кормление и воспитание очень хорошей простой крестьянской женщине. Не подумайте, что её натурально сдали на воспитание в деревню, как это принято во французских или английских романах позапрошлого века. Конечно, нет! Просто в отличных стометровых хоромах в центре нашего (или вашего – если вы живёте в одной из столиц нашей Родины) города нашлась комнатка для няньки. Домработница убирала стометровку, ходила на рынок, готовила бутерброды из колбасы с трюфелями и выполняла всякие мелкие хозяйские поручения – то есть всё то, что делает самая обыкновенная женщина (в случае работы этой домработницы – минус служба и дети), а целиком и полностью для Пупсика была нанята отдельная тётя.

      Домработница с нянькой иногда вместе пили чай, помешивая ложечкой сплетни, вприкуску с аппаратным пайком, а также частенько ссорились, как соседки на пролетарской коммунальной кухне. Ссоры, как правило, возникали потому, что нянька принималась поучать домработницу, как натирать паркет и делать правильную фаршированную рыбу, а та, в свою очередь, давала товарке советы по воспитанию и уходу за младенцами. И обе пополам – что в январский мороз, что в пыльный июльский зной – с одинаковой горячностью выясняли, что лучше сегодня нацепить на Пупсика. После чего непременно мирились и клялись в вечной любви и верности. Сначала друг другу, а потом – хором – Пупсику. Эти трое – домработница, нянька и Пупсик – и были самой что ни на есть крепкой ячейкой общества, замурованной липким воском застоя в стометровую со́ту «сталинки».

      Вован всё время работал в таинственном аппарате и, судя по всему, отдыхал там же. Маленькая Пупсик знала, что утром и днём в аппарате всё очень серьёзно. Нередко в аппарате случаются чепэ (она не знала точно, что это такое, но её домработница и нянька во время чепэ ходили по стометровке тихо и без лишней надобности не отсвечивали, запираясь либо каждая у себя, либо обе вместе в комнате Пупсика). Когда очередное чепэ заканчивалось, то кого-нибудь обязательно снимали, и папа Володя потом долго парился в аппарате или в бане, а иногда пил сам с собой или даже с домработницей и нянькой на кухне, радуясь, что сняли не его. Пупсик не понимала, чему папа Володя так радуется, потому что и домработница, и нянька, а следовательно,