Медная Венера (Аграфена Закревская – Евгений Боратынский – Александр Пушкин). Елена Арсеньева

И своя жизнь им не дорога, и чужой не жалко. Нет ли раненых средь храбрых полицейских?

      Внезапно генерал-губернатору послышался какой-то шум в приемной. Широкими шагами он пересек кабинет и толкнул дверь. Пречудна’я открылась пред ним картина: дежурный адъютант чуть ли не за руку волок к кабинету обер-полицмейстера, а тот упирался, отмахивался, отнекивался и бормотал:

      – А может, позже? Может, погодя? Лучше я завтра зайду…

      При виде изумленного лица графа Закревского он, впрочем, бормотать перестал, страшно покраснел и на деревянных ногах промаршировал в кабинет.

      – Дозвольте дверку притворить, ваше сиятельство, – попросил чуть слышно, и после этого обуреваемый любопытством адъютант, как ни прижимал ухо к малой щелочке, услышать ничего не мог довольно долгое время, пока вдруг не раздалось сердитое восклицание генерал-губернатора:

      – Нашел чем удивить! Да мне сие давно известно!

      Наконец дверь распахнулась (адъютант едва успел отскочить), и вновь явился понурый обер-полицмейстер. Не глядя по сторонам, он прошел через приемную, а потом вдруг обернулся, покачал головой и выдохнул с лютым выражением:

      – Ох, потаскуха, прости, господи! И когда она только угомонится?

      Вслед за этим он испуганно зажал рот рукой и поспешно вышел вон.

      Адъютант непонимающе похлопал глазами и оглянулся на приоткрытую дверь губернаторского кабинета. Он увидел графа Закревского, который стоял около огромного книжного шкафа и перелистывал небольшую книжку. Заглавия видно не было. Перелистав несколько страниц, генерал-губернатор вперил взор в какие-то строки, прочел их, а потом с размаху швырнул книжку в угол и вышел в приемную, приказав:

      – Вели подать мой экипаж.

      Когда граф отбыл, изнывающий от любопытства адъютант мышкой прошмыгнул в его кабинет и поднял с полу растрепанный томик.

      Это были стихи. На обложке значилось имя автора: Евгений Боратынский.

      Имя сие адъютанту ровно ничего не говорило, однако генерал-губернатор читал же почему-то творения сего пиита! Адъютант поворошил страницы и вскоре наткнулся на стихотворение, отмеченное резким росчерком начальнического ногтя. Называлось оно «Делии» и гласило:

      Зачем, о Делия! сердца младые ты

      Игрой любви и сладострастья

      Исполнить силишься мучительной мечты

      Недосягаемого счастья?

      Я видел вкруг тебя поклонников твоих,

      Полуиссохших в страсти жадной:

      Достигнув их любви, любовным клятвам их

      Внимаешь ты с улыбкой хладной.

      Обманывай слепцов и смейся их судьбе,

      Теперь душа твоя в покое;

      Придется некогда изведать и тебе

      Очарованье роковое!

      Не опасаяся насмешливых сетей,

      Быть может, избранный тобою

      Уже не вверится огню любви твоей,

      Не тронется ее тоскою.

      Когда ж пора придет и розы красоты,

      Вседневно свежестью беднея,

      Погибнут, отвечай: к чему прибегнешь ты,

      К