Кураж (Елена Кузьмина). Елена Арсеньева

Они мне в самый раз!

      – Вы Кузьмина? Сколько вам лет?

      Лёля моментально забыла про туфли. В заявлении она написала – восемнадцать. На самом же деле…

      – Ну… семнадцать… с половиной, – промямлила она.

      – Все-таки полгода скостила, – хмыкнул кто-то из комиссии.

      Лёля промолчала. На самом деле ей следовало бы «скостить» еще полтора года: ей было всего лишь шестнадцать.

      – Почему вы решили стать киноактрисой?

      – Просто так. Хочу – и всё! Вы же стали киноартистами!

      В комиссии снова начали смеяться. Потом Лёля услышала:

      – А в девчонке есть кураж… Ну-ка, попробуйте показать нам какой-нибудь этюд.

      – Чего?!

      – Представьте: вы вошли в темную комнату и вам кажется, что в каждом углу вас кто-нибудь подкарауливает. Как бы вы это сыграли?

      – Откуда я знаю – как?! Если бы я умела, я бы не пришла учиться!

      Наконец это кошмарное испытание бессмысленными вопросами и жестокими туфлями кончилось. Первым делом, выскочив на крыльцо, Лёля надела тапочки и побрела домой, уверенная, что провалилась с треском. Она даже не пошла смотреть списки принятых! Вместо Лёли украдкой сбегала в ФЭКС ее квартирная хозяйка – и вернулась с ликующим криком:

      – Приняли! Приняли!

      Значит, «надменная девица» все же показалась комиссии достаточно эксцентричной, чтобы учиться в ФЭКСе!

      Когда первый приступ радости прошел, Лёля начала бояться еще больше. Григорий Козинцев, который преподавал «киножест» (так в ту пору называлось актерское мастерство), пугал ее до дрожи. Ему было двадцать два года, и ей, девчонке, он казался непроходимо старым и мудрым. Ходил он в костюме гольф и в чулках невероятных расцветок – тогда это был писк моды среди кинематографистов всего мира. Козинцев садился в кресло и закладывал ногу на ногу, обвивая их одну за другую чуть ли не три раза. Остальные называли его позу «завей веревочку» и пытались проделать нечто подобное. Никому это не удавалось. Потом Козинцев издавал резкий свист, что было сигналом к началу урока, а потом стало сигналом к началу съемок – вроде команды: «Мотор!»

      Однако Лёлины дела на уроках шли неважно. Она зажималась, стеснялась, заявленная на экзамене эксцентричность куда-то подевалась. В обязательной фэксовской форме – белой блузке и синих брючках, купленных на последние деньги, – она чувствовала себя не будущей актрисой, а неудачницей, неумехой, неуклюжей, глупой… ну и так далее. В ней всегда была развита склонность к самокритике! Маме, которая с легким сердцем оставила дочку учиться в Ленинграде и укатила в Тифлис, Лёля лихо врала в письмах, что все идет нормально. Однако Козинцев окончательно разуверился в ней. Даже не обращал на нее внимания!

      Дело было плохо… Лёля уже решила, куда денется, когда ее выгонят из ФЭКСа, – устроится вагоновожатой на трамвай. Замечательная профессия. Правда, Леонид Трауберг почему-то уверял, что у нее все еще получится и в ФЭКСе…

      Самое смешное, что он оказался прав.