Французская жена. Анна Берсенева

его косуха была, – мрачно сказала Нинка. – Потому он в ней и уехал. Тоже о своей одежде позаботился. Как ты, – усмехнулась она.

      – Насчет моей одежды можешь не переживать. Дарю, – усмехнулся в ответ Феликс.

      Рассказывая Нинке подробности ее появления в этой квартире, он успел разогреть сковородку, которую извлек из ящика под плитой, вылил на нее подсолнечное масло, обнаруженное в шкафу, и теперь разбивал на сковородку яйца. Делал он это умело и без вдохновения. Это вызывало даже некоторое уважение: Нинка терпеть не могла мужиков, которые вдохновляются кухонными делами. Впрочем, Вольф тоже ничем таким не вдохновлялся и был мужиком до мозга костей, а вот ведь как вышло…

      Феликс накрыл сковородку крышкой и уселся на табуретку перед Нинкой.

      – Ты откуда? – спросил он. – Московская?

      Нинка кивнула.

      – Хорошо, – заметил он.

      – Что хорошего?

      – Домой доставить проще.

      – Тебе меня домой доставлять не придется, не волнуйся, – зло хмыкнула Нинка.

      – Как знаешь.

      Он снял сковородку с плиты и разложил ее содержимое поровну на две тарелки.

      – А если остальные твои гости проснутся? – спросила Нинка. – Всех по очереди будешь обслуживать?

      От досады на себя она специально подбирала слова, которые должны были быть для него обидными, и бросала их зло и резко, как камни. Но он, похоже, руководствовался в жизни принципом «на обиженных воду возят», а потому не обратил ни на слова ее, ни на тон ни малейшего внимания.

      – Всех не буду, – ответил он. – Тем более я здесь сам в гостях.

      – Да? – удивилась Нинка. – А с хозяйством справляешься, как хозяин.

      – Что ты называешь хозяйством? – усмехнулся он. – Ешь давай.

      Аппетита у Нинки не было никакого, но она понимала, что поесть надо. Может, от этого прекратится и озноб, и тошнота, и даже головная боль.

      Она жевала яичницу, которая казалась ей безвкусной, и думала, как бы осторожненько выяснить, есть кто-нибудь дома или нет. Не хотелось бы сразу встретиться с родными и близкими, явившись домой босиком и в чужой майке, надетой на голое тело. И к тому же хотелось порыдать, а это, безусловно, лучше было проделать в одиночестве.

      – Ты на диете? – поинтересовался Феликс.

      – Почему? – не поняла Нинка.

      – Без соли ешь.

      – А!.. Да нет, задумалась просто.

      – О чем?

      – А тебе не все равно? – буркнула она. Но все же объяснила нехотя: – Как домой попасть, вот о чем. Чтобы незаметно.

      – Боишься, мама с папой поругают? – усмехнулся он.

      – Боюсь, мама раньше времени родит, если меня такую увидит, – сердито бросила Нинка.

      – Она у тебя беременная, что ли?

      – Ага. На старости лет такой вот финт. Не слабо, да?

      – Старость лет – это сколько?

      – Сорок два.

      – Тоже мне, старость. В таком возрасте, бывает, только первого заводят.

      – Никого в таком возрасте не заводят. Тем более от мужика, которого полгода знают.

      – А