Трижды до восхода солнца. Татьяна Полякова

собственное расследование, – улыбнулся он Агате.

      – Сергей, мне неловко тебе говорить об этом, но ты же сам сказал: нет никаких фактов. Только твои догадки…

      – Я был с вами предельно откровенен, потому что во всем хочу ясности. Если вы скажете, что мои подозрения – чушь, я буду жить спокойно. Если нет… человек или люди, убившие мою мать, понесут заслуженное наказание. По крайней мере, я сделаю для этого все возможное.

      – Речь сейчас не об этом. Речь о том, что у нас нет достаточных оснований…

      – Кое-что есть, – спокойно произнес Сергей. – Собственно, с этого и начались мои сомнения, которые и привели к вам. После смерти мамы я чувствовал себя крайне скверно, что неудивительно. Старые друзья старались меня поддержать. Один из них наш с тобой одноклассник, Агата. Ванька Левашов, о котором мы сегодня вспоминали. Он судмедэксперт, о чем ты хорошо знаешь. Так вот, мы встретились, изрядно выпили, и он как-то вскользь намекнул, что матери помогли умереть. Я был не в том состоянии, чтобы всерьез отнестись к его словам и потребовать объяснений. Но на трезвую голову наш разговор, конечно, вспомнил. И утром поехал к нему.

      – И что? – нахмурилась Агатка.

      – Он заявил, что мне это приснилось. Ничего подобного он не говорил да и не мог сказать. Врет Ванька всегда очень неубедительно. А он, вне всякого сомнения, врал. Причем был здорово напуган.

      – Кто проводил вскрытие?

      – Некто Суворкин.

      – И он что-то сказал Ваньке?

      Сергей пожал плечами.

      – А кто еще?

      – Но Ваньке-то чего в этом случае бояться?

      – Вот это вы и выясните. Вдруг он скажет вам то, что не пожелал сказать мне.

      – Я вижу, ты всерьез увлекся идеей заговора. Люди, наделенные властью, спешат избавиться от твоей матери, до того как она выпустит свою книгу?

      – Ну, так разубеди меня в этом, – усмехнулся Сергей.

      – Ага, скажи на милость, а на фига мне это?

      – Я задавал себе тот же вопрос. И все же надеюсь на твою помощь. Потому что мы друзья или, по крайней мере, были ими, потому что мне не к кому больше обратиться и потому что никому, кроме тебя, я не поверю.

      Агатка вздохнула и с минуту буравила его взглядом.

      – Ты сам-то ее книгу видел?

      – Нет. Я ведь относился к затее мамы как к очередному безобидному увлечению. До этого она занималась вышивкой, разводила розы и рисовала акварели. Я был рад, что она не зачитывает мне главы вслух. Акварелями, розами и вышивкой приходилось любоваться. После смерти мамы отец запер ее кабинет и никого туда не пускает.

      – Так, может, и нет никакой книги? – с надеждой спросила я. – Твоей маме нравилось держать людей в напряжении, а ничего писать она не собиралась.

      – Книга существует. Отец это подтвердил. Но, несмотря на мои просьбы, отказывается показать мне рукопись, это тоже кое о чем говорит.

      – Например, о том, что ему просто тяжело заходить в ее кабинет и держать в руках рукопись, над которой она работала в последние дни, – заметила я.

      – И это я допускаю.