Затворник и Шестипалый. Виктор Пелевин

т? Про тонкую нитевидную сущность?

      – Уже не у нас, – ответил Шестипалый и вдруг присвистнул. – Вот это да!

      – Чего? – подозрительно спросил Затворник.

      – Вон, гляди! Новое появилось!

      – Ну и что?

      – В центре мира так никогда не бывает. Чтобы сразу три светила.

      Затворник снисходительно хмыкнул.

      – А я в свое время сразу одиннадцать видел. Одно в зените и по пять на каждом эпицикле. Правда, это не здесь было.

      – А где? – спросил Шестипалый.

      Затворник промолчал. Отвернувшись, он отошел в сторону, ногой отколупнул от земли кусок еды и стал есть. Дул слабый теплый ветер, два солнца отражались в серо-зеленых плоскостях далекого горизонта, и в этой картине было столько покоя и печали, что задумавшийся Затворник, снова заметив перед собой Шестипалого, даже вздрогнул.

      – Снова ты. Ну, чего тебе надо?

      – Так. Поговорить хочется.

      – Да ведь ты не умен, я полагаю, – ответил Затворник. – Шел бы лучше в социум. А то вон куда забрел. Правда, ступай…

      Он махнул рукой в направлении узкой грязно-желтой полоски, которая чуть извивалась и подрагивала, – даже не верилось, что так отсюда выглядит огромная галдящая толпа.

      – Я бы пошел, – сказал Шестипалый, – только они меня прогнали.

      – Да? Это почему? Политика?

      Шестипалый кивнул и почесал одной ногой другую. Затворник взглянул на его ноги и покачал головой.

      – Настоящие?

      – А то какие же. Они мне так и сказали – у нас сейчас самый, можно сказать, решительный этап приближается, а у тебя на ногах по шесть пальцев… Нашел, говорят, время…

      – Какой еще «решительный этап»?

      – Не знаю. Лица у всех перекошенные, особенно у Двадцати Ближайших, а больше ничего не поймешь. Бегают, орут.

      – А, – сказал Затворник, – понятно. Он, наверно, с каждым часом все отчетливей и отчетливей? А контуры все зримей?

      – Точно, – удивился Шестипалый. – А откуда ты знаешь?

      – Да я их уже штук пять видел, этих решительных этапов. Только называются по-разному.

      – Да ну, – сказал Шестипалый. – Он же впервые происходит.

      – Еще бы. Даже интересно было бы посмотреть, как он будет во второй раз происходить. Но мы немного о разном.

      Затворник тихо засмеялся, сделал несколько шагов по направлению к далекому социуму, повернулся к нему задом и стал с силой шаркать ногами, так, что за его спиной вскоре повисло целое облако, состоящее из остатков еды, опилок и пыли. При этом он оглядывался, махал руками и что-то бормотал.

      – Чего это ты? – с некоторым испугом спросил Шестипалый, когда Затворник, тяжело дыша, вернулся.

      – Это жест, – ответил Затворник. – Такая форма искусства. Читаешь стихотворение и производишь соответствующее ему действие.

      – А какое ты сейчас прочел стихотворение?

      – Такое, – сказал Затворник.

      Иногда я грущу,

      глядя на тех, кого я покинул.

      Иногда я смеюсь,

      и тогда между нами

      вздымается желтый туман.

      – Какое ж это стихотворение, – сказал Шестипалый. – Я, слава Богу, все стихи знаю. Ну, то есть не наизусть, конечно, но все двадцать пять слышал. Такого нет, точно.

      Затворник поглядел на него с недоумением, а потом, видно, понял.

      – А ты хоть одно помнишь? – спросил он. – Прочти-ка.

      – Сейчас. Близнецы… Близнецы… Ну, короче, там мы говорим одно, а подразумеваем другое. А потом опять говорим одно, а подразумеваем другое, только как бы наоборот. Получается очень красиво. В конце концов поднимаем глаза на стену, а там…

      – Хватит, – сказал Затворник.

      Наступило молчание.

      – Слушай, а тебя тоже прогнали? – нарушил его Шестипалый.

      – Нет. Это я их всех прогнал.

      – Так разве бывает?

      – По-всякому бывает, – сказал Затворник, поглядел на один из небесных объектов и добавил тоном перехода от болтовни к серьезному разговору: – Скоро темно станет.

      – Да брось ты, – сказал Шестипалый, – никто не знает, когда темно станет.

      – А я вот знаю. Хочешь спать спокойно – делай как я. – И Затворник принялся сгребать кучи разного валяющегося под ногами хлама, опилок и кусков торфа. Постепенно у него получилась огораживающая небольшое пустое пространство стена, довольно высокая, примерно в его рост. Затворник отошел от законченного сооружения, с любовью поглядел на него и сказал: – Вот. Я это называю убежищем души.

      – Почему? – спросил Шестипалый.

      – Так. Красиво звучит. Ты себе-то будешь строить?

      Шестипалый начал ковыряться. У него ничего не выходило – стена обваливалась. По правде сказать, он и не особо старался, потому что ничуть не поверил Затворнику насчет наступления тьмы, – и, когда небесные