Чужая лебединая песня. Ирина Грин

посмотрела на Федора. В ее взгляде не было испуга, только бесконечная усталость.

      – Это мой нож, – счел нужным пояснить Федор. – Я сидел дома, слышу – кто-то скребется. А перед этим на девушку мою напали. А тут еще Джона Марстона подстрелили. Я и взял нож – вдруг это те самые, которые напали на Алису.

      – Тихо! – скомандовал мужчина. – Тут похоже на инфаркт. Носилки.

      Женщина выскользнула за дверь и вернулась через минуту с молодым парнем независимого вида с носилками под мышкой. Парень разложил носилки на полу.

      – Поможешь? – Доктор посмотрел на Федора.

      Они с парнем взяли бабулю за плечи, Федор – за ноги.

      – На счет три! – скомандовал доктор. – Раз-два-три!

      Старушка оказалась неожиданно легкой.

      – Вот документы ее, – сказал Федор.

      – А ты разве не поедешь? – Доктор удивленно посмотрел на него.

      – Я? – переспросил Федор и, не дожидаясь ответа, кивнул: – Ну да, если надо, то поеду.

      Он взял папку с документами и, уже у двери, заметил пса, о котором за суматохой последних минут успел позабыть. Тот застыл в скорбной позе, выпученные глаза поблескивали в свете люстры, и казалось, что он плачет.

      – Все будет хорошо, – сказал Федор. – Она обязательно поправится!

      Пес не шелохнулся. На крючочке у входной двери Федор обнаружил связку ключей, закрыл дверь и побежал догонять носилки.

      Глава 7

      – Вовремя привезли, – сказала Федору медсестра кардиологического отделения, куда их с бабулей-соседкой доставила «Скорая помощь». – У нас отличные врачи, выкарабкается твоя бабушка.

      Объяснять, что это вовсе не его бабушка, Федор не стал.

      Помогая медсестре заполнять карточку соседки, он выяснил, что зовут ее Дарья Тимофеевна, и показалось это имя до такой степени знакомым и близким, что он уже и сам поверил, что это его бабушка, а не злобная бабка, презрительно зыркавшая на него каждый раз, когда они сталкивались у подъезда. Тем более что обе бабушки Федора умерли очень давно, когда он еще учился в школе, и он, как ни старался, не мог вспомнить, как они выглядели. Маму с папой помнил – виделись в последний раз четыре года тому назад, а до этого после первого курса университета, когда Федор приезжал в родной город на свадьбу школьного друга.

      Когда уезжал, отец попросил:

      – Ты это, Федь, звони.

      А мать сунула ему завернутый в пергаментную бумагу здоровенный маковый рулет, который в их семье назывался странным словом «вертута». Готовила их еще Федорова бабушка, и получались они до того вкусными, что Федор мог запросто съесть целую такую вертуту за один присест. Что он и сделал, как только поезд отъехал от родного перрона и проводница, проверив билеты вошедших пассажиров, принесла чай в серебристом подстаканнике.

      Там же, в вагоне, под мерный стук колес, когда от материнского подарка остались лишь сладкие воспоминания, он загуглил слово вертута, и оказалось, что это блюдо молдавской кухни. В бабушкину бытность интернета не было, рецепты передавались от поколения к