Дом учителя. Наталья Нестерова

спросила Анна Аркадьевна.

      – Вы позвоните ей! – напирала Ольга.

      – Хорошо, оставьте телефон.

      – Прямо сейчас! С женщиной ведь договорились, она ждет, нервуется!

      Последнее слово, очевидно, означало «нервничает и волнуется».

      Анна Аркадьевна сдалась и набрала номер. Поздоровалась, представилась, спросила, могут ли сдать ей пристроечку и на каких условиях.

      – Ой, это вы! – ответила Татьяна Петровна, так звали хозяйку. – Ой, не знаю, понравится ли вам. У нас все скромно, но все новое, вот сегодня постельное белье купила и полотенца.

      «Точно, нервуется, – подумала Анна Аркадьевна. – Приятный голос. “Ой!” выдает человека тревожного, но совестливого. Что не исключает болтливости, не замучила бы меня разговорами. Лучше сразу предупредить, что я человек занятой».

      – Есть ли в жилище, которое вы сдаете, письменный стол? – спросила Анна Аркадьевна. – Я планирую не только лечиться, но и работать над научной статьей.

      – Имеется. На четырех ножках, но без тумб, извините. Еще шкаф двустворчатый, тахта, зеркало, коврик на полу, вешалка для верхней одежды и… и все.

      Татьяна Петровна говорила, затихая, и последние слова произнесла едва ли не шепотом, явно ожидая отказа.

      – Замечательно! – похвалила Анна Аркадьевна. – Какова же цена?

      – Ой, не знаю! Восемьсот рублей в сутки… не дорого?

      – Совсем не дорого.

      – А если с питанием, – осмелела Татьяна Петровна, – то тысячу. Ой!

      – Договорились! Когда куплю билет, я вам позвоню. Всего доброго, Татьяна Петровна!

      Ольга сияла от удовольствия.

      – Как вам хозяйка? – Ольге не хотелось уходить.

      – По-моему, очень милая и приятная женщина. Я вам благодарна и признательна, Оля.

      – Говорят, ей что министр, что кочегар одинаково.

      – В каком смысле?

      – Перед министром стелятся, заискивают, а с кочегаром не церемонятся. Другие люди, не Татьяна Петровна. Мне пора?

      – Еще раз большое спасибо!

      Муж настоял, чтобы Анна Аркадьевна купила билет в вагон люкс:

      – Ведь сутки ехать, а ты не любишь разговорчивых попутчиков.

      – Вас послушать, так я к старости превратилась в мизантропическую грымзу.

      – Кого нас?

      – Интересненько! Ты не стал оспаривать, что я грымза, а уточняешь, кто еще разделяет твое мнение.

      Анна Аркадьевна скорчила обиженную мину, Илья Ильич закатил глаза в притворной досаде, мол, как мне надоели твои капризы. Они прожили вместе тридцать четыре года и понимали друг друга, едва переглянувшись, вскинув бровь или дернув уголком рта, отпустив словечко или фразу, точный смысл которых не имел отношения к ситуации, но был цитатой, воспоминанием того сходного, что произошло когда-то давно. Дети знали этот язык и догадывались, что мама часто шутит не когда ей весело, а когда папе грустно, что их обмен упреками может быть дурашливой игрой, а вежливый корректный