Продавцы грёз. Том 1. Геннадий Башунов

ведь ещё пару дней назад с таким трудом мне удавалось заставить себя подняться с песка и продолжать движение. Тогда, наверное, с этим справлялся инстинкт самосохранения. Теперь же и он, кажется, пропал. Чёрт, я даже не мог заставить себя приблизиться в поисках воды к очередному ржавому корыту, бывшему когда-то боевой техникой. Просто шагал вперёд, без цели, без надежды.

      Вообще, я думал, что отброшу копыта ещё пять дней назад, от жажды. Но – о чудо! – прошёл сильный ливень. С каким удовольствием я погружал голову в развороченное железное тело какого-то запредельного боевого монстра, как, захлёбываясь, глотал мутную, провонявшую химией и ржавчиной, воду, и как потом выблевал всё, что успел проглотить до момента, пока слипшийся от голода желудок не свело чудовищной коликой. Придя в себя, я понял, что наглотался мха и ещё какого-то дерьма, покрывавшего ржавый остов. Но, оклемавшись, я снова бросился пить, пить, пить…

      Тогда я вслух благодарил небеса, всех богов, которых знал, и, конечно же, круговорот воды в природе вместе с ними за дарованную мне жизнь. Сейчас я проклинал их всех вместе взятых за продление своей агонии.

      Нет, умирал я не от жажды. После ливня мучившая меня жара резко спала, время от времени начинал моросить дождик, так что с запасами воды проблем больше не возникало.

      Проблема была в другом. Уже неделю, с тех пор как оказался здесь, я голодал. Какое-то время старался жрать траву и мох, напитавшиеся влагой во время дождей, но каждый раз моя трапеза заканчивалась неудержимыми приступами рвоты.

      И дело не в отвратительном запахе и вкусе местной растительности, я оголодал настолько, что для отвращения просто не осталось места. Мой организм отторгал любой съеденный кусок, и я ничего не мог с этим поделать. После каждого приступа рвоты я чувствовал себя ещё более обессиленным, чем раньше.

      Наконец, поняв, что такая еда впрок не пойдёт, перестал есть вообще, и ни разу не ел уже три дня. Позавчера мне стало даже немного лучше, чувство голода притупилось, почти даже исчезло, ко мне даже вернулись силы… Но сегодня… сегодня голод и усталость словно возросли в сотни раз. Я едва ковылял. Возможно, к концу дня сил останется только на то, чтобы ползти.

      Зачем об этом думать? Зачем вспоминать все муки, которые я перенёс? Лучше вспомнить что-нибудь хорошее…

      Но в голову лезли только тонны ржавого металла, осыпавшиеся окопы, разгромленные бункеры, песок и жёлтая пожухлая трава, торчащая пучками посреди практически безжизненной пустыни.

      Вспоминался отвратный вкус коричневатого мха, жестокие боли в желудке, голод, усталость и холод. О, как я мёрз ночами… Мёрз чудовищно, сжимаясь в комок, чтобы сохранить хоть каплю тепла в своём окоченевшем и одеревеневшем теле, в мышцах, бьющихся в судорогах.

      А головная боль? Сегодня она почти не напоминала о себе, но в первые пару дней мигрени сводили меня с ума. Пару раз я даже терял сознание. И каждый приступ головной боли сочетался всё с тем же с диким жжением в левом глазу. Я не мог объяснить природу этой боли, как, в общем-то, и то, как вообще оказался посреди этой пустыни.

      Хотя