Воспоминания гетмана. П. П. Скоропадский

и я был прав: ни один автомобиль, как оказалось впоследствии, не дошел до назначения, все были своевременно остановлены, и седоки, везущие приказания, заарестованы. На следующий день лишь после полудня, а не утром, как нам было обещано, я двинулся в обратный путь.

      Помню, лежу на верхней полке в купе. Чудное августовское утро, масса приятных событий: и корпус мой удовлетворен, и Корнилов берет силу, армия восстанавливается, все хорошо. Поезд подошел к Гомелю. Слышу, у вагона какие-то голоса. Я невольно прислушиваюсь. – «А что, товарищ, генерал тут сидит?» – «А тебе на что?» – «А так, надо!» Я насторожился и подумал, что это не к добру. Встал и вышел на платформу. Вижу, все спокойно, но когда я вернулся, слышу снова тот же вопрос: – «Где генерал?» Тогда, не теряя времени, я вырвал из дела, которое возил Корнилову, несколько секретных бумаг, разорвал их на мелкие куски и клочки бумаги бросал в простенки, куда опускаются оконные рамы в вагоне.

      Через четверть часа вдруг явился молодой человек, еврейского типа, в сопровождении нескольких конвойных с оружием и заявил мне, что он принужден меня арестовать, так как я еду в штабном вагоне и, очевидно, из Могилева. Мы вошли с ним в пререкания: «Неужели вы думаете, что я поехал бы откровенно в штабном вагоне, если бы был замешан в чем-либо?» – «Да, верно, мы вчера заарестовали автомобиль из Могилева». Это, очевидно, был один из тех автомобилей, которые везли приказания на юг. В конце концов, оружие, которое хотели у меня отобрать, я не дал, а бумаги разрешил бегло просмотреть в купе, что и было исполнено. Затем, после длинных переговоров с каким-то господином в Гомеле по телефону, сначала разрешено было отправить меня в город Гомель, потом же решено было оставить меня в вагоне части. Он вынес впечатление хорошее в смысле подготовки и духа в корпусе, но признал, что до получения снабжения корпус на позицию выступить не может. Шейдеман постоянно посылался на ревизии по корпусам и поэтому, наглядевшись в других корпусах на безобразия, очевидно, не предъявлял к моему корпусу особых требований, но я прекрасно понимал, что главный недостаток – тот внутренний разлад, который все ярче и ярче давал себя чувствовать во всех частях. Поэтому я решил не сдаваться и поехал сначала к вновь назначенному командующему армией, генералу Циховичу.

      Славный Селивачев был арестован и отставлен от должности во время корниловского переворота. Цихович ничего не мог мне сказать, поэтому 5 октября я выехал в Бердичев к Володченко.

      Этот генерал был совершенно другого типа, нежели предыдущий. У него шныряли комиссары, говорили длинные речи, вообще, как военный он мне не поправился, хотя, говорят, храбрый и дельный в бою. Очевидно, должность главнокомандующего в такой момент была ему не по плечу, и он старался приспособиться. На мои просьбы он ответил полным сочувствием, но меня удивило, что по вопросу о назначении офицеров предложил мне самому поехать в Киев и в Генеральном Секретариате выбрать подходящих себе офицеров. Меня это устраивало, но я был удивлен, что Володченко мне это предложил, я понял, что он считается