Гедонисты и сердечная. Ольга Новикова

что они – опора, что без них бедняжки жены пропадут… Приятно…

      – Я там, в Рузе, плохо спала, – продолжала оправдываться Марфа. – И вечером приняла таблетку, которую мне невропатолог прописал… Помнишь, после того обморока…

      Еще бы не помнить…

      Сколько она тогда пролежала на полу, так и осталось неизвестно. Филипп несколько часов писал и в Интернете копался, пару раз вышел из кабинета на кухню, чаю попить, – и не обратил внимания на тишину за стеклянной дверью. Позвал жену, когда захотелось поесть. Зашел в комнату, а Марфа как раз и очнулась. Бледнющая. Вот как сейчас… «Скорую помощь» не разрешила вызвать, но к врачу на следующий день сходила.

      – Может, опять был спазм головного мозга… Не подходят мне их таблетки… – Виновато и с какой-то детской надеждой Марфа посмотрела на мужа.

      – Да мне тоже черт-те что напрописывали! Я даже целую неделю травился их лекарствами. В результате все время сонный ходил, а уж как только почувствовал… – Филипп запнулся, но быстро нашел пристойный словесный эквивалент для описания сугубо мужской физиологии, – почувствовал притупление некоторых эмоций… На фиг мне такое лечение – пусть меньше проживу…

      Может, обе головы, взбодренные крепким кофе, и еще до чего-нибудь бы додумались, но тут зазвонил телефон. Вспорол благодушие.

      – Даша? Так рано! – вскрикнула Марфа, метнувшись в коридор к аппарату. – Алло!.. А, это ты, Маш… Что?! Что-о-о… повтори… – потерянно просила она, возвращаясь на кухню с трубкой, вжатой в ухо. – Мама умерла сегодня ночью, – прикрыв микрофон левой ладошкой, прошептала Марфа, распахнутыми глазами глядя на мужа.

      Искала ту самую опору…

      Филипп по себе знал: каждая минута обычной московской жизни теперь будет только усиливать горе. Так было, когда умер в Томске молодой, шестидесятитрехлетний отец, так было год тому назад, когда в подмосковной больнице ушла его мать…

      Страшно именно сейчас, хотя настоящее, осязаемое и сердцем, и умом чувство потери, как свет исчезнувшего небесного тела, достигает человека не сразу. Девять дней, сорок – они, как ничейная полоса, охраняют прежнюю жизнь от вторжения новой, ущербной, к которой еще надо суметь приноровиться. Не у каждого получается…

      – Собирай чемодан, – мягко приказал он, прижимая к себе жену. Дрожащую. – Я узнаю насчет ближайшего самолета…

      – Маша советовала на поезде… – слабо посопротивлялась Марфа, но сама уже обнимала стул, чтобы подтащить его к дверце антресолей, слишком высоких для ее небольшого росточка.

      Тишина…

      И – шорох… В дверном замке проворачивается ключ. Раз, другой… Хозяева замерли: Марфа под потолком (стул, толстые словари, она на цыпочках с поднятыми руками, нашаривающими дорожную сумку в темноте и тесноте вещевого кладбища), Филипп с телефонной трубкой, из которой через равные промежутки времени бьет равнодушное аэрофлотовское «ждите ответа».

      Замок, наконец, поддался. В дверном проеме – дочь.

      – Бабушка… – выдохнули