Таня Гроттер и перстень с жемчужиной. Дмитрий Емец

о Цезаре[2]

      – Коты и клизмы! – сказал Тарарах.

      Медузия взглянула на него вежливо и холодно.

      – Прости, Тарарах, но я женщина темная и не постигаю творческого полета твоей мысли. Не мог бы ты выражаться яснее?

      – Коты и клизмы. Катаклизмы. Я предчувствую их близость, – уточнил питекантроп.

      – Пещерный юмор!

      Одна из прядей медных волос доцента Горгоновой подозрительно шевельнулась. Почувствовав это, Великая Зуби предостерегающе коснулась ее локтя.

      – Меди… не надо… ты устала и взвинчена, – шепнула она.

      Медузия на миг прикрыла глаза, показывая, что прекрасно это понимает и держит себя в руках.

      – И по каким же признакам, позволь тебя спросить, ты делаешь такие выводы? – спросила она у Тарараха.

      – Сны, – терпеливо пояснил питекантроп. – Несколько дней подряд мне снится, что у меня выпадают зубы. А зубы у меня отличные, хотя и не самые белые. В первый раз такое было незадолго до великого переселения народов, во второй – перед чумой в начале четырнадцатого века, в третий – незадолго до Первой мировой войны.

      Академик Сарданапал положил Тарараху руку на плечо.

      – Надеюсь, что все еще обойдется. Мы должны успокоиться и быть едины. Недаром древние говорили: «Ранит не битва, ранит бегство». А пока я попросил бы воздержаться от прогнозов, – успокаивающе заметил он.

      Питекантроп взъерошил волосы огромной пятерней.

      – Да что я такого сказал-то? Ну обойдется и обойдется! Я буду только рад! – обиженно прогудел он.

      Недалеко от стены, хлопая крыльями, пролетели две гарпии. Одна из них походя обругала Великую Зуби нехорошим словом и мгновение спустя с мерзким карканьем свалилась в ров. Зуби подула на кольцо.

      – Так кто из нас взвинчен? – шепнула ей Медузия.

      Великая Зуби поправила свою прямую, как у пони, челку и вздохнула.

      – Есть вещи, которые лучше не спускать. Сминдальничаешь в малом – аукнется в большом, – заметила она.

      Тарарах, Сарданапал, Поклеп Поклепыч, Медузия и Зуби стояли на стене, на том ее участке, к которому примыкала Башня Призраков, и ждали. Ждали уже почти час, вглядываясь ввысь, туда, где каждую минуту могли сверкнуть семь радуг Грааль Гардарики.

      По балкончику Башни Призраков меланхолично плавала Недолеченная Дама и надиктовывала поручику Ржевскому список болячек назавтра. Список переваливал уже на вторую страницу и был расписан фактически по минутам. Недолеченная Дама умела ценить свое время.

      Поручик старательно записывал, сопровождая каждую новую строчку кавалерийским хохотком. Недолеченной Даме это совсем не нравилось.

      – Гад ты ползучий! – сказала она с досадой. – И за то, что ты такой гад, пиши: «18–00. Укоризненно умереть на руках у страдающего мужа. Подчеркнуть один раз!»

      «Ползучий гад» радостно записал. Он надеялся, что на этом диктовка закончится. Но не тут-то было.

      – Готово? Поехали дальше! «19–05. Укоризненно ожить на руках у безутешного мужа. «Безутешного» – подчеркнуть два раза! – продолжала диктовку Дама.

      Одуревший от писанины Ржевский, бунтуя, отбросил перо.

      – Надоело!

2

Плутарх. Избранные жизнеописания. М., 1990. – С. 439.