Он умел касаться женщин. Вячеслав Прах

шевелиться.

      – Брось нож на пол и подойди ко мне. Быстро.

      Миа не задумался ни на секунду, а сразу же выронил нож и быстро прошел мимо Люка к человеку, который стоял у двери.

      Мать – не человек, мать – это мать. Но с недавних пор для Люка она стала человеком, а не Атлантом.

      Темноволосая женщина, ростом не намного ниже своих сыновей, изо всех сил ударила Миа по лицу. Запеченную кровь на лице юноши смыло потоком свежей.

      – Иди в спальню и становись в угол. Быстро. – Ее голос не дрогнул. Женщина не проявила ни одной эмоции, когда сказала Миа, что ему делать. Ее холодный и ровный тон был всегда беспрекословным.

      А слова – истиной. Не подвергаемой сомнениям истиной. Такой истиной, как в Священном Писании.

      Когда Миа убежал в комнату, женщина зашла на кухню и обратилась к спине Люка.

      – Повернись.

      Мальчик повернулся, но смотрел не на нее, а на пол. Даже сильный Люк, имевший коричневый пояс по карате и не боявшийся в этом мире практически ничего, не мог вынести сурового взгляда матери.

      – В глаза смотри.

      Люк посмотрел в черные ангельские глаза, которых страшился больше смерти. Губы юноши задрожали, но он тут же взял себя в руки и прикусил губу.

      – Ты боец, да? Можешь ударить брата, разбить ему нос? Так ударь меня, чем я не такая, как он?

      – Чем ты не такая, как я? – процедил сквозь зубы Люк, еле сдержав слезы.

      Мальчик напряг изо всех сил кулаки, но не для того, чтобы напасть на свою мать, а рефлекторно, даже не заметив этого. Он так делал всегда, когда перед ним стоял соперник сильнее него.

      – Ударил меня, – сказала женщина настолько холодным и ровным голосом, что Люк чуть не подавился от ее слов. А затем добавила: – Быстро.

      – Нет, – выдавил из себя Люк и сразу закрыл глаза, ожидая удара в лицо. Но удара не последовало, и он поднял веки.

      – Если сейчас ты не разобьешь мне нос, как разбил своему брату, то два с половиной года будешь стоять на соли каждый день. Три часа после школы и один перед сном. Ты меня услышал?

      – Да. – Люк снова закрыл глаза и ослабил кулаки.

      – Даю тебе десять секунд, чтобы это сделать. Время пошло.

      Люк даже не сдвинулся с места, застыв после ее слов, как статуя. Он мог ей разбить нос, он мог взять с комода новый нож и всадить ей в горло, но он не мог ей сейчас признаться в том, что знает о ее тайной любви к своему брату.

      Разбить матери нос – это значило смириться с тем, что он не такой, как они. Что не достоин ни понимания, ни любви, ни родства с этими близкими, но совершенно чужими людьми. Он не разбил ей нос, потому что в глубине души вымаливал у нее прощение за ее нелюбовь, за ее холод, за ее равнодушие.

      Когда десять секунд прошли, женщина сдвинулась с места, прошла мимо Люка и достала из верхнего шкафчика пакет соли.

      – Подойди и возьми. Сегодня перед сном начнешь.

      Люк даже не пошевелился, продолжая стоять на месте и смотреть глубоко в себя или на воздух перед собой.

      – Ты глухой?

      – Я не глухой, – сказал Люк и подошел к матери