Интервью со смертью. Николай Зорин

Плечо у Алеши тоже мокрое – на плечо зонтика не хватило. Идем молча, скользим по дорожке, а хочется смеяться, смеяться. Эта мокрая дорожка ведет из скверика в мой двор. Вообще-то двор этот бабушкин, но на все лето он мой. В скверике мы долго сидим, подложив под себя мои конспекты: я все никак не могу решиться пригласить его к себе, а он не решается напроситься в гости. И вот мы идем, а дождь барабанит.

      И боль барабанит. Я все поняла! Преступления не было. Было другое: сегодня в три часа дня вернулся Алеша. Он вернулся, а я не хочу домой. Он ждет, давно уже, с трех часов ждет, а я все оттягиваю и оттягиваю свое возвращение. Потому что боюсь начинать все с начала, потому что боюсь оказаться опять там, где я оказалась, – я изменилась, я излечилась, и призраки мне не нужны.

      Нет никаких призраков, никого в моей квартире нет, кроме Феликса, голодного, обиженного Феликса. Алеша пропал пять лет назад, с тех пор от него никаких известий, с чего вдруг ему сейчас возвращаться? Кстати, моя остановка, чуть не проехала.

      Боже мой, какая духота! А я почему-то представила, что выйду из троллейбуса, а на улице дождь. Ну да, это меня моя мокрая дорожка сбила. Мокрая дорожка, по которой…

      Тот человек, которого они зачем-то пытались выдать за Алешу, сидит в тюрьме где-то в Германии. Его приговорили к пожизненному. Да мне нет до него никакого дела! А Алеша… Алешу они, наверное, убили. Жаль, что я тогда не умела видеть картины, знала бы наверняка. Да я и так знаю: он мертв, уже пять лет мертв. Почему же я боюсь возвращаться домой, все замедляю и замедляю шаг… Не присесть ли на этой скамейке?

      Сколько я здесь сижу? Наверное, уже давно наступила ночь, пора… Я встала, пошла. Но почему-то не к дому, а к скверику, к тому самому скверику, где мы с Алешей сидели и где теперь вечерами гуляем с Феликсом. Бессознательно как-то пошла и вдруг почувствовала необъяснимый, отчетливый страх. Так бывает во сне, когда точно знаешь, что вот этот самый безобидный на вид человек или самый невинный предмет – воплощение ужаса. Ноги подкашивались от страха и отказывались идти, но я зачем-то все шла и шла. Меня всю трясло, но я шла… Шла – и пришла, и увидела. То ужасное, ради чего я сюда явилась. Оно, ужасное, темное – без всякого сомнения, мертвое – сидело на скамейке. Я наклонилась над ним – Алексей надо мной наклонился, я закричала и бросилась прочь – Алексей побежал за мной. Волчком закрутилась дорожка-бутылочка с обгоревшей соской на конце…

      Голова моя ткнулась носом в колени, я сильно вздрогнула и очнулась. Что это было? Картина, которой я так ждала весь день, наконец-то явилась? Нет, это не картина, обычно все происходит по-другому. Что же тогда? Сон? Нет, не сон, я действительно только что была в скверике. Была и видела это.

      Я не сходила с места, могу поклясться! Как села на скамейку, так и просидела все время. Что же это было?

      Проще всего сходить в скверик и проверить. Страшно идти – глухая ночь, невозможно идти: скверик – начало отсчета, начало нового пути – начало пути, который приведет к Алексею. Я не хочу идти…

      Но нужно проверить. Нельзя не проверить.

      Я