Окрась все в черный. Николай Зорин

представился мужчина. – Станислав Иващенко, Инга вам, наверное, рассказывала. – Он крепко пожал мне руку.

      Тут я увидел, что пришел он тоже с букетом (маленький, скромный букет маргариток), и зачем-то стал судорожно вспоминать, где оставил свои розы.

      – Филипп Сосновский, – пробормотал я, так и не вспомнив.

      – Вы, очевидно, Ингин муж?

      – Нет, я сосед.

      Это почему-то его очень обрадовало. Станислав хлопнул меня по плечу, словно мы были сто лет знакомы, а я к тому же сообщил ему какую-то дружески приятную новость.

      – Ну и где же наша мамочка? – Он рассмеялся и двинулся к комнате.

      Этого я допустить никак не мог, но так растерялся, что не нашел ничего умнее, как грубо схватить его за плечо.

      – Ты чего? – возмутился Станислав, с подозрением посмотрел на меня, оттолкнул и вошел в комнату.

      Я за ним не последовал, остался в коридоре. Мне захотелось уйти, скрыться в своей квартире, запереться на все замки, включить музыку и забыть о том, что произошло, представить, будто никакой соседки и не было и ребенок не доводил меня своим плачем – да, кстати, где он все-таки? – вернуться к своей картине и не помнить, не помнить… Желание было настолько острым, что я пошел к двери, подчиняясь только ему, как гипнотизеру, не слушая доводов рассудка, и, наверное, ушел бы, если бы не Станислав. Я о нем уже начал забывать, вытеснил из своего сознания: лишний, ни для чего мне не нужный, просто некий незнакомец с букетом низкорослых цветов. Но он существовать не перестал, вдруг оказался рядом со мной, в коридоре, зачем-то зашарил рукой по стене. Свет резанул по глазам – вот зачем он шарил: искал выключатель.

      – Это ты ее убил? – спросил равнодушно. – А что ты сделал с ребенком?

      – С ребенком?

      – Да. Где ребенок?

      – Не знаю.

      Я повернулся к нему, он странно, растерянно-зловеще улыбался. Мне не понравилась его улыбка. И не понравилось что-то еще в его лице. Мы смотрели друг на друга в упор и проникались обоюдной враждой и каким-то нездоровым, извращенным любопытством: он всматривался в лицо убийцы, я узнавал в его лице то, другое, очень похожее лицо – мертвое лицо. И ждал, что вот сейчас раздастся звонок – пожалует новый гость, – я уже догадался, кем он окажется – одним из тех… оставшихся троих. И очень надеялся, что ошибся, больше никто не придет. Но звонок прозвучал, ужасно громко и резко – мне показалось, гораздо громче, чем когда звонил Станислав. Он вздрогнул, схватил меня за руку, взгляд его совершенно изменился – теперь это был растерянный, испуганный человек, и смотрел он на меня словно ища поддержки. Ну да, все правильно. Станислав обвинил меня в убийстве, но я-то не признался, не подтвердил его обвинения, значит, теперь могу в свою очередь обвинить его перед тем, кто пришел. Теперь мы на равных, мы стали сообщниками.

      – Не будем открывать, – испуганно прошептал он и посмотрел с откровенной мольбой.

      – Бесполезно. Он все равно войдет. Или она.

      – Она? –