Студеный флот. Николай Черкашин

На качке сама из клина вышла.

      – Почему оборвался трос?

      – Проводим расследование, товарищ адмирал.

      – Виновных наказать моей властью.

      – Есть.

      Ожгибесов не смог скрыть огромного внутреннего облегчения: он даже не взгневил как следует голос. У Абатурова у самого физия сияла на все двенадцать румбов: пронесло! Это вам не пуля у виска просвистела, это торпеда с плеч свалилась. Все живы и будут жить, несмотря на все адмиральские громы и партийные молнии.

      – Значит, так… – Ожгибесов собрал лицо в привычную маску. – Сейчас приведете корабль и личный состав в порядок и встанете к городскому причалу. Будете принимать народ до семнадцати ноль-ноль. Дальше по плану.

      – Есть.

      Водоворот древнеязыческого празднества затянул в себя и четыреста десятую с экипажем. По давней традиции два раза в год – в День первого солнца и в День ВМФ – эскадра предоставляла горожанам одну из подводных лодок для внутреннего осмотра. Поток северодарцев – старых, малых, юных и зрелых – выстраивался к трапу диковинного корабля. Северодар не баловал своих обитателей зрелищами, и многие, особенно мальчишки, лезли в лодочные шахты и люки как в некий аттракцион, благо бесплатный. Экскурсионное шествие всегда открывала Снежная Королева со своей ряженой свитой.

3. Башилов

      Непривычно радостный голос старпома грянул с мостика по трансляции:

      – Внимание, внизу! Освободить место под люком! Королева спускается!

      Все, кто был на центральном посту, уставились в зияющий над нашими головами зев широкой стальной горловины, в которую уходил вертикальный трап. Оттуда, из семиметрового колодца, отшлифованного нашими спинами, из шахты входных – рубочных – люков, уходящей, если смотреть в нее снизу, в самое небо, вдруг появились на перекладинках трапа две белые модельные туфельки, затем вылез с тугим шорохом кружевной подол пышного платья, шарф, стягивающий и без того узкую, как рукоять кортика, талию, наконец, выскользнули изящные плечи с накинутым белым мехом…

      Это было чудо. Посреди изощренного железа подводной войны возникла Женщина, светясь, источая улыбки и тонкие ароматы… Она спустилась сюда, где мы должны были принять свою смерть по воле случая ли, судьбы или начальства и где едва не приняли ее сегодня утром, – в отсек-бункер, в отсек-эшафот, в отсек-убежище, в отсек-склеп. Она вторглась в наш запретный жутковатый мужской мирок, насыщенный духом смерти и техническими испарениями.

      Мы смотрели на нее…

      Так смотрят грешники на сошедшего в аид ангела.

      Так смотрят монахи на искусительницу, заглянувшую в их суровую обитель.

      Так смотрят моряки на женщину – предвестницу несчастий.

      Так смотрят дети на фею, которая пришла к ним на елку.

      Она была слишком хороша, чтобы желать ее. Она принадлежала всем и никому.

      И тем не менее мы одинаково рьяно лезли ей на глаза, старались что-то сказать, что-то показать, объяснить, удивить. И я тоже старался… И я смотрел на нее во все глаза,