Свеча над пропастью. Александр Владимиров

трагедии…»

      Голос прозвучал так неожиданно и страшно, что Виктора Онежского прошиб пот. Он открыл глаза и бессмысленно уставился в царившую вокруг черноту. В комнате никого не было, да и кто бы стал проникать ночью в его дом, чтобы произнести странную фразу. Какой занавес? Какая трагедия? Виктор понял, что ему приснился сон и снова сомкнул веки. Но через некоторое время раздался тот же голос, повторивший еще раз:

      – ОН приоткроет тебе занавес великой трагедии.

      По интонации не чувствовалось, будто Виктора собираются запугивать, нет, это – информация, обычная констатация факта. Онежский вскочил, включил свет, осмотрел свою спальню…

      Ему показалось?.. Показалось дважды?

      Он погасил свет, стараясь успокоиться. Мысль о том, что кто-то с ним ГОВОРИЛ, не оставляла в покое. И тогда Онежский сам задал мысленно вопрос неизвестному собеседнику:

      – Почему именно мне приоткроется этот занавес?

      Ответа не последовало. Очевидно, Виктор должен был искать его сам. Тогда он решился спросить другое:

      – Кто ОН? И где искать ЕГО?

      Томительно текли минуты, складываясь в часы.

      Неведомый собеседник безмолвствовал. Постепенно Виктор пришел к правильному логическому выводу, что ему ПОКАЗАЛОСЬ. Его снова сморил сон, который, однако, стал продолжением всей этой необъяснимой ситуации…

      Ночь сменилась ярким полднем, Виктор шел по улицам Москвы, невольно вглядывался в лица прохожих, ожидая увидеть ЕГО. Кто-то сторонился от чересчур пытливого взгляда молодого человека, у кого-то недобро блестели глаза, и только девушки смотрели на Виктора с нескрываемым интересом, хотя его вид явно говорил, что он не из крутых и в кармане у него не так много зеленой плесени, этого жестокого кумира как удачливых, так выброшенных на обочину дороги беспощадным капитализмом. Но в данную минуту девушки были забыты, Виктор не думал ни о чем, кроме как о встрече с таинственным незнакомцем.

      Улицы сменяли одна другую. Виктор осмотрелся.

      Оказывается он уже на Воробьевых Горах. Как же он любил это место, как часто приходил сюда, чтобы полюбоваться тихими водами Москвы-реки, а потом пройтись возле величественного здания Московского университета. Здание притягивало Виктора своей монументальностью, четкостью форм, устремленными в небо куполами; оно отражало величие эпохи Мудрого Железного Вождя, невольно пробуждало героический дух того ушедшего времени, который обеспечил и победу над ничтожными обывательскими устремлениями и проникновение в тайны Земли и Космоса. Может быть, ОН здесь, специально встречает Виктора у храма Ее величества Науки? Но вокруг суетились какие-то люди, поражавшие серостью и удивительной бедностью языка. Как диссонанс прошедшей Великой Эпохи зазвучали их одинаковые, бессмысленные фразы: «Какая разница, где лямку тянуть? Важно, сколько баксов тебе за это отстегивают…»

      И никто из них не подошел к Виктору, не сказал:

      – Это я должен приоткрыть тебе занавес великой трагедии!

      Ему показалось, что глаза людей стекленеют, наливаются кровью. Они уже не говорят, они лают. И в этом лае слышится:

      – Баксы!.. Баксы!.. БАКСЫ!

      Неистовый лай заливает Воробьевы Горы…

      Утром Виктор вспоминал о событиях ночи со странным противоречивым чувством: с одной стороны он убеждал себя, что таинственный голос – тоже часть сна, с другой – ни на секунду не забывал об удивительной реальности его звучания. Виктор искал всему этому объяснение, но не находил. Может, ту фразу произнес кто-то во дворе дома? Произнес так громко, что он ее услышал?..

      Нет, ее ПРОИЗНЕСЛИ В КОМНАТЕ!

      Вошла мать и коротко бросила:

      – Еще в постели? В институт опоздаешь.

      – Встаю, встаю! – Виктор сбросил одеяло.

      – Завтрак на столе. Мне пора на работу.

      – Мама, – осторожно сказал Виктор. – Ты ничего не слышала этой ночью?

      – Ночью? – брови матери удивленно взлетели, на лице появилась некоторая тревога. – А что?

      – Наверное, мне показалось.

      – Что показалось?!

      – Кто-то громко разговаривал в нашем дворе.

      – Ночью мы спим! – резко бросила мать. – Не забудь, мы живем в условиях потогонной системы. Нам с твоим отцом нужен хоть какой-то отдых. Он уже ушел на работу, и мне пора.

      Виктор жевал бутерброды с ветчиной, даже не ощущая их вкуса. Его мысли по-прежнему были заняты странным ночным происшествием.

      В институте он ничего никому не рассказал. Он вообще не делился сокровенным с приятелями, которых, кстати, кроме Сергея Цветкова, у него и не было. К Виктору относились с уважением как к серьезному парню, отличнику учебы, но… слишком не похож он на современного молодого человека постперестроечной эпохи. Он мало обращал внимания на «фактор моды» в одежде, прическе, не принимал столь характерные для сегодняшней жизни идеалы: не думал о том, чтобы впоследствии открыть собственное дело и стать «крутым бизнесменом», не знал названий модных групп и певцов, не торчал