В Калифорнии морозов не бывает. Ирина Волчок

Мне здесь хорошо. Так хорошо, что ради этого стоит потерпеть дорогу под дождем, от электрички до дома без зонта, и руки эти трясутся, как чужие, смотреть противно. Действительно, как у наркомана. Хорошо, что мама хоть этого не видит. Она возлагает на меня большие надежды. Какие надежды может оправдать человек, у которого трясутся руки? Мои трясущиеся руки могут разбить ей сердце.

      На крыльце я так злюсь на свои руки, что они трясутся, наверное, от страха передо мной. А когда дверь открывается и я вхожу в дом, то сразу забываю о руках, и они перестают трястись. Делают дальше все сами, привычно и спокойно. Раньше я бы даже сказал – умело. Но сейчас не скажу, не знаю. Раньше я следил за своими руками и гордился тем, как они все умело и красиво делают. А сейчас не слежу, давно уже. Так что ничего по этому поводу сказать не могу. Делают что положено – и хорошо. По крайней мере, не отвлекают меня по пустякам.

      Я вхожу в дом и начинаю прислушиваться. Мои руки делают что положено: закрывают дверь, включают свет, снимают с меня куртку, встряхивают ее и вешают на старую деревянную вешалку. Мама называет эту вешалку «плечики». Потом мои руки снимают с меня ботинки и набивают их газетами. Потом укладывают дрова в камине, суют туда еще пару газет. Потом чиркают спичкой. Огонь занимается сразу, и почти сразу становится тепло, камин не дымит, его делал хороший мастер. Или это мои руки все правильно делают, правильно укладывают дрова, правильно суют смятые газеты, правильно чиркают спичкой. Главное – не мешать им. Один раз я стал думать, откуда берутся газеты и где лежат спички – и не вспомнил. Стоял столбом перед камином, а руки висели плетьми и ждали, когда я перестану вмешиваться не в свое дело. Потом я перестал думать о том, что надо сейчас сделать, и оказалось, что я уже сижу перед камином и смотрю на огонь, а руки пересчитывают спички в коробке. Помню, там было совсем мало спичек, штуки три или четыре. На один приезд. В следующий приезд руки вынули у меня из кармана целую упаковку. Разорвали грубую оберточную бумагу, коробки рассыпались, руки их собрали и куда-то спрятали. До сих пор не знаю куда. Но каждый раз мои руки безошибочно находят спички и чиркают ими перед камином. В камине под дровами – смятые газеты. Откуда берутся газеты, я тоже до сих пор не знаю. Руки находят все сами, главное – не мешать им, это я давно уже понял.

      Я схожу с ума. Мои руки поняли это гораздо раньше, чем я. Когда они пытаются открыть сломанный замок не тем ключом, я на них злюсь. И они дрожат не от холода, а от страха за меня и от жалости ко мне. Потому что это я заставляю их делать глупости. Я каждый раз забываю, что замок сломан и ключ не тот. И вмешиваюсь не в свое дело. Без меня они давно бы уже запомнили, какой замок надо открывать. А я мешаю. Я до сих пор думаю, что лучше всех знаю, что надо делать.

      Мама говорит: «Думать меньше надо». Мама всегда так говорит, когда я делаю что-нибудь не то.

      А в доме я не думаю. Мои руки делают что положено, а я просто сижу, жду, когда станет тепло, и прислушиваюсь. Прислушиваться не к чему, в доме совершенно тихо, иногда только