Жёстко и угрюмо. Андрей Рубанов

раз, пока не лопнул череп. Говорят, кум был в ярости. Камеру, где произошло убийство, расселили, каждого допросили, многих избили, отобрали весь запрет, включая самый невинный: иголки даже.

      – Есть проблема, – сказал я куму.

      – Излагай, – разрешил он.

      – У нас сидит такой Заза. Это имя его. Фамилии не знаю. Но Заза у нас один…

      – Я понял, понял, – сказал кум. – Что дальше?

      – Уберите его из хаты. Или мы его сломаем.

      Кум посмотрел на меня без особого любопытства – так, запомнил на всякий случай – и проехался локтями по бледным лицам подведомственных негодяев. Негодяи скалили коричневые зубы: нам всё нипочём!

      – «Вы» – это кто? – спросил кум.

      – Сам знаешь.

      – Это всё?

      Я кивнул. Меня вывели.

      Врач дал мне несколько пачек бинта и банку заживляющей мази, хотя я его не просил. Мазь нужна летом, когда все гниют, когда вши, а зимой и весной арестанта только чесотка мучает.

      Утром нового дня выводной надзиратель через отверстый люк кормушки выкрикнул четырёхсложную фамилию Зазы. Тот не поверил, пошёл переспрашивать, вернулся расстроенный.

      – С вещами заказали!

      – Странно, – сказал Зазе тот, кто сидел за контрабанду палладия. – Давай денег дадим. Выкупим тебя.

      – Благодарю, – гордо ответил Заза. – Обойдусь.

      И пошёл искать свои ботинки, но не нашёл, и в неизвестное будущее отправился в шортах и тапочках.

      По слухам, он попал на четвёртый этаж, в сто тридцать пятую хату. Его ботинки мы потом обнаружили и попытались переслать владельцу по «дороге» – но каблуки не пролезли сквозь решётку.

      Я его встретил в автозаке через месяц, в разгар весны.

      В автозаке кого только не встретишь. Каждое утро из тюрьмы выезжают около тысячи мрачных и провонявших никотином злодеев. В суды, в прокуратуры, в следственные управления и следственные комитеты, в казённые дома разнообразных функций и названий. Вечером всех возвращают назад. Большинство видят друг друга в первый и последний раз.

      Машину качало, со всех сторон в меня упирались локти и плечи соседей, в отсек на восемь мест забили двадцать тел, некоторые сидели на коленях у других, а двое висели под углом пятьдесят градусов, упираясь руками, ногами и твердокаменными арестантскими задницами.

      В двух местах боковая стенка кузова имела дырки, каждая не более двух миллиметров, оттуда проникало забортное свечение свободы, и прижатый ко мне человек, удобно и чисто одетый, отодвинул соседей и приник глазом к отверстию. Оранжевая спица света воткнулась в его тёмный зрачок.

      – Солнце! – вскричал он с угрюмым восторгом и повернулся ко всем.

      Но его радость никто не разделил.

      – Как ты, Заза? – спросил я.

      Он узнал меня. Дёрнул щекой и ответил с презрением:

      – Нормально. А ты?

      – Отлично.

      – Сидишь там же?

      Я