Девушка с проблемами. Татьяна Алюшина

– и вызывая непосредственным физическим контактом потоки мата, Санька все же передвигалась.

      И оказалась в разгар непонятных событий как раз на полпути данного процесса, то есть с расставленными неприлично ногами по бокам еще более неприлично торчащей ручки переключения скоростей – Саньку продолжал тянуть нервный парень и так увлекся этим делом, что не заметил исчезновения напарника. А зря.

      Неожиданно перестало быть так отчаянно больно коже на голове, и жесткая тяжелая рука, только что тянувшая Саньку, куда-то делась вместе с телом, которому принадлежала.

      Брошенная на середине своего перемещения в неэлегантной позе, не подгоняемая никем, Санька замерла, как настороженная мышь в мышеловке, в ожидании продолжения экзекуции, так ничего и не поняв.

      «Что, бой кончился? Они передумали?» – ошалела она.

      В левую распахнутую дверцу сунулся какой-то непонятный мужик и приказал:

      – Двигайся! Быстро!

      Прозвучало это таким тоном, что Сашка мгновенно исполнила приказание, даже не успев сообразить, что делает и как оказалась на пассажирском сиденье.

      Мальчонке-то с пистолетиком и малохудожественным невыразительным матом, чтобы научиться так отдавать приказы, пожалуй, лет десять надо в разведшколе какого-нибудь ЦРУ поучиться, и то не факт, что получится. Не одарен хлопец явно!

      – Дверь закрой! – поступила следующая вводная.

      И Санька хлопнула дверцей, вторично не успев сообразить, что сразу же выполняет данную команду, как лейтенантик приказ генерала.

      И спохватилась, поняв, что исполнила, и пришла в себя!

      – Вы кто? – возмутилась она.

      – Как кто? Не узнала, что ли? Да ты что!

      И он так неподдельно удивился и искренне расстроился, что Санька аж посочувствовала ему!

      Вот прямо видно было, что всерьез опечалился мужчина, словно оказался ее закадычным другом детства Левиком Лискером, с которым ей запрещали общаться и который очень давно и не совсем плавно эмигрировал с родителями на израильскую землю за еврейским счастьем, а теперь чудом образовался вдруг здесь посреди ночной дороги, до рыданий сердца прямо!

      Она даже расстроилась – черт его знает? На Левика, которого Санька видела последний раз, когда ему было лет десять, товарищ не походил даже близко. Или тот таки поймал свое еврейское счастье, чудесным образом перевоплотившее пухлого, вечно что-то жующего мальчика, кучерявенького, с оттопыренными ушами, в очочках с толстыми линзами, прятавшими застенчивые глаза, постоянно шмыгающего носом, в жесткого, жилистого мужика, умеющего ТАК отдавать приказы.

      Санька совсем уж распереживалась, что придется его еще больше огорчить правдой.

      – Не-ет, не узнала, – призналась она, покачав для пущей убедительности головой, вздохнула, но все же поинтересовалась осторожно: – А вы кто?

      – Да прынц же, конечно! – как бестолочи безнадежной, раздосадованно объяснил он.

      Отвернулся от нее, крутнул ключ зажигания, заводя машину,