Хроники Максима Волгина. Игорь Вереснев

Ничего не выйдет! Я записал его во все геральдические списки. Он наш! Пусть просыпается. У меня все готово для церемонии приобщения.

      Слова были понятными, но смысл дискуссии Максим уловить не мог. Ясно, что обсуждали, спит он или нет. И от результатов обсуждения зависело… Черт его знает, что от этого зависело! Поэтому он открыл левый глаз. А правый оставил закрытым.

      Он лежал на кровати в незнакомой комнате с белыми стенами и потолком. Больничная палата? Мотоциклист их все-таки сбил, козел. Интересно, что с Мёрзлым?

      Максим подумал о друге… и тут же забыл о нем. Потому что посмотрел на людей, стоявших возле его кровати. Пожилая женщина – врач? – была одета в белую блузу без рукавов и смешные, будто надутые изнутри штанишки, тоже белые. Дополняла ее наряд белая шапочка, но не больничная, а какую надевают пловцы во время соревнований.

      Одежда докторши была странной. Но стоявший рядом с ней высокий, черноволосый мужчина с длинным, крючковатым носом одет был еще забавней: оранжевая майка и короткая, выше колен, красно-оранжевая, словно пламя, юбка. Из-под юбки выглядывали голые волосатые ноги. Босые.

      И докторша стояла босиком. Ногти накрашены белым, серебристые татуировки на лодыжках. Такие же оказались у нее на ладонях. В сочетании с выкрашенными в серебристый цвет бровями эффект был еще тот. Максим не решался определить, кто из этой парочки выглядел более странным. Нет, это не больница, а цирк. Или больница, в которой вместо врачей клоуны.

      – Пробудился, – заметил его открытый глаз носатый. – Я, старший геральд-мастер славного Оранжевого ордена, Пиаррадо Савай, приветствую тебя, юноша! – И уже менее торжественным тоном добавил: – Вставай и одевайся. Пора приступать к церемонии.

      Максим открыл второй глаз. И сообразил, что лежит абсолютно голый. Поспешно сел, схватил обнаружившийся у изголовья сверток – футболка и юбка, точно такие, как у носатого. Он хотел спросить, где трусы, но почему-то постеснялся. Не только люди, но и правила в этой больнице были странными.

      – Так как же тебя зовут, юноша? – спросил Савай, едва с одеванием было покончено.

      – Максим. Максим Волгин.

      Он стоял, переминаясь с ноги на ногу. Футболка была впору, носить же юбки ему прежде не доводилось, потому казалось, что та вот-вот сползет. Или задерется, обнажая чего не надо.

      – Мак-Сим-Вол-Гин, – повторил Савай, растягивая слова и не следя за ударением. – Неблагозвучно и примитивно. Сократим до Мак-Гин.

      – С какой радости? – возмутился Максим, обиженный за свои имя и фамилию. Мало того что юбку заставили напялить, так вдобавок Макгином каким-то называться требуют. Что он им, шотландец, что ли? – Меня Максим зовут. Ну, Макс можно.

      – Маакс, – попробовал на зуб и это слово носатый. – Это не имя, а дикарское прозвище. Ладно, пусть останется пока. Позже подберем тебе хорошее, достойное члена славного Оранжевого ордена имя. Пошли, нам пора.

      Лишь теперь Максим заметил, что разговаривает Савай странно. Он слышал звук его голоса, видел, как шевелятся губы, но слова не попадали им в такт. Такое бывает в дублированных