Бесконечная жизнь майора Кафкина. Александр Шушеньков

им и остался!

      За дверью раздались голоса тестя с тещей и еще – фальцет бывшего авиатора Котенко. Тот чего-то требовал.

      – У вас я ее оставил! – выкрикивал Котенко. – Мне она дорога, как память о родителе! Я отлично помню, что спал на ней! Наверняка лысый спер! Где Григорий?

      – Сами с утра ищем, – заискивающе ответила теща, а потом раздался грохот, и тесть завизжал:

      – Ай! Он же весь коридор загадил! И – не вытер! Я так шейку бедра сломать мог! Этот кастрат нас всех поубивает! Мы к нему – со всей душой, рога оленя в подарок привезли, а он блюет, где попало! Сейчас же уезжаем, пока всех не ухай-дакал, как президента Кеннеди! Верка, где наши чемоданы?

      Григорий Францевич понял, что они хотят зайти к дочери. Но и Швабра догадалась, а потому скомандовала:

      – Прячься под кровать, живо!

      Кафкин стремительно метнулся туда от двери, и вовремя! В открывшемся дверном проеме показалась тещина голова.

      – Вера, твой-то где лазит? Товарищ Котенко пришел, просит книжку вернуть.

      – От отца единородного досталась, – просунулся головой и Котенко. – Авторства Иосифа Виссарионовича.

      – Не видела я ваших книжек! – зевнула Швабра. – И Григория не видела. Может, погулять вышел?

      – Как же! – злобно каркнул тесть. – Весь коридор заблевал зеленью и удрал. Отец чуть инвалидом не стал! Спасибо, Верочка, за хлеб-соль!

      – Он мне подарил «Советскую военную энциклопедию», – добавил елейным голосом Котенко. – Заберу вместо своей книжицы. Я знаю, где она стоит.

      Верка вышла из спальни, и Кафкин остался один под кроватью. Там было темно, пыльно и – как ни странно – уютно. Как в коконе, подумал Григорий Францевич. Незаметен и защищен. Если все пойдет по плану, можно будет здесь укрываться. Пока на йога в суд подадим, пока то да се…

      Остро захотелось есть. Эх, сейчас бы кочанчик навернуть! Или хотя бы квашеной капусты. Кадка с ней на кухне. Крышку сдвинуть и – вперед!

      Он прислушался. Верка, похоже, увела всех. Наступил момент истины! Он вылез из-под кровати и двинулся к двери, отметив, что вполне освоился к новой манере передвижения. Лапки двигались синхронно и обладали отменной цепкостью. Кафкин ухватил ртом ручку и потянул дверь на себя. Она отворилась, и он осторожно высунул голову в коридор. Ни души! Ну и замечательно.

      На кухне он ловко снял с кадки крышку, зацепившись за нее жесткими губами-челюстями, и с удовольствием погрузился головой в капустную массу. Великолепно! Какая же вкуснятина! Он жадно хватал широкогубым ртом солено-кислые листы и, не жуя, глотал их. Процесс совершенно захватил Кафкина, он забыл об осторожности, а – зря!

      За спиной загремело. Он выдернул голову из кадки и оборотился. Мать. Обморок. Какие у всех слабые организмы, вздохнул сокрушенно Григорий Францевич. Подумаешь, гусеница ест капусту. Что в этом такого? Эх, в какое время живем, господи! До чего довел людей антинародный режим!

      Он снова занырнул головой в кадку – надо было спешить. Крики Котенко, Верки и Крупских влетали