Ночной взгляд. Дарья Бобылёва

после очередного рассказа смотрела на него внимательно и недовольно, и цокала языком: «Нет, не годишься ты…» Понимала, наверное, что не верит он ей ни чуточки.

      Лиза попыталась успокоиться, и хватило ее ровно на полдня. Ближе к вечеру пошла выносить мусор, а у подъезда баба Катя дворовых кошек кормит. Кошек баба Катя очень уважала, а у Семена была на них аллергия, так что собственного зверя завести не получалось.

      Баба Катя покуривала папиросу и смотрела, как облагодетельствованные кошки, подняв хвосты трубой, отпихивают друг друга от еды. На Лизу она даже внимания не обратила. Потом дверь подъезда снова распахнулась, и оттуда вывалилась соседка со второго этажа и извечный бабы-Катин враг Клавдия Степановна. Опираясь на клюку, она отекшей, тумбообразной ногой сбросила с крыльца трех кошек сразу.

      – Опять приманиваешь, а они ссут.

      – Все ссут, – спокойно ответила баба Катя и кинула кошкам еще куриных косточек.

      Соседку ее довод разозлил окончательно.

      – Приманивает тут! А кто тебе разрешил? Вредительница! Кошек кормит, а людям жрать нечего!

      – Это тебе, что ли, жрать нечего? А пузень с голоду напух или ветром надуло? – огрызнулась баба Катя.

      Лиза стояла за кустом сирени, с пустым уже ведром, и страдала. Слушать дребезжащую старушечью брань было тяжело и стыдно, а подходить она боялась – впутают еще в свой скандал.

      Клавдия Степановна швырнула клюку в бабы-Катиных кошек и завопила:

      – Потравлю! Завтра же всех потравлю к…

      Баба Катя вдруг ощерилась, взъерошилась, еще больше потемнела лицом:

      – А порчи не боишься?

      Клавдия Степановна плюнула – демонстрируя, очевидно, насколько она не боится порчи и других суеверий.

      Ушибленные кошки сбились у ног бабы Кати в плотный ком, мяукающий и шипящий, баба Катя тоже как-то выгнула спину и зашипела:

      – Живо жилы заморожу… Печень желчью потечет…

      И большая, рыхлая Клавдия Степановна, охнув, внезапно обратилась в бегство.

      – Почечуи напущу! – хохотала баба Катя, придерживая дверь подъезда, пока соседка молча, бочком, ковыляла по лестнице к себе на второй этаж. – Клавдия! Палку забыла!

      Семен тоже хохотал до слез, когда взволнованная Лиза пересказывала ему детали соседской ссоры. Лизе в бабы-Катином шипении почудилось что-то настолько страшное, что и она на месте Клавдии Степановны бежала бы сломя голову, а Семен повторял:

      – Ну мать… Ну мать… Поч… почечуи напущу!.. Ну мать…

      Вечером, перед сном, баба Катя опять хрипло ворковала над Аней – Лиза подслушивала у двери:

      – …шторки задергивай каждый раз, а то глядеть будут всякие. Ты не смотри, что живешь высоко. У них ноги длинню-ющие…

      И Лиза стала жить в постоянном страхе – и за Анину психику, и перед бабы-Катиной не то «чистой воды шизофренией», а не то каким-то вроде бы и колдовством. Которое Лиза как материалист и человек образованный отрицала, но как женщина – немного, самым краешком, все-таки верила в него.

      Семен