Перед рассветом . Морган Райс

что её ввели в искусственную кому"

      "Мы пытались", – ответил другой врач.

      Потрясённые взгляды снова сошлись на Кейт.

      "Дайте нам минутку".

      Медики отошли.

      Женщина обратилась к Кейт.

      "Ты меня слышишь?" – спросила она.

      Кейт кивнула.

      "Тебя зовут Кейт Росуэлл, верно?"

      Кейт кивнула ещё раз.

      "Я Бренда Мастерс, социальный работник этой больницы. Тебе уже рассказали, что произошло?"

      Кейт помотала головой. Но она не нуждалась в объяснениях. Она всё прекрасно помнила: и то, как в неё врезался фургон, раскрошив все кости в её теле, и темноту в глазах на пороге смерти. И Илая. Илая с обнажёнными клыками, впивающимися ей в шею.

      "Типичные врачи", – со вздохом сказала женщина. "Им никогда не приходит в голову просто поговорить с пациентами". Бренда присела рядом с Кейт. "Тебя сбил фургон. Ты находишься в сельской больнице Санта Барбары. Я буду работать с тобой и твоими родителями, пока ты не поправишься. Не беспокойся, они очень скоро будут здесь".

      Бренда потрепала Кейт по запястью.

      Меньше всего на свете Кейт сейчас хотела видеть свою семью. Они, конечно же, найдут какой-нибудь способ свалить на неё всю вину. Скажут, что она выжила из ума, раз не поменяла вовремя неисправные тормоза, или что она слишком быстро ехала вниз с холма. Кейт сразу же представила себе, как мать будет её отчитывать. В худшем случае она и вовсе обвинит Кейт в том, что та решила привлечь к себе внимание, потому что Мэдисон поступила в колледж или потому, что ей не досталось именинного торта. Тысячи мыслей одновременно мелькнули у Кейт в голове, и на глаза её навернулись слёзы.

      Бренда слегка нахмурилась. "Ты не хочешь, чтобы твои родители сюда приходили?" – спросила она.

      Кейт покачала головой, и по её щеке скатилась слеза.

      Женщину насторожило такое откровение. У неё в голове не укладывалось, почему семнадцатилетняя девочка, чуть не погибшая в аварии, не хотела оказаться в кругу семьи. Очевидно, ей не доводилось знать никого похожего на Росуэллов.

      "Ты делала что-то, чего тебе не разрешают?" – мягко спросила Бренда. "Если ты думаешь, что они будут сердиться на тебя, уверяю, что это зря. Они обрадуются, что ты в порядке".

      Кейт снова покачала головой. В том то и дело, что их злит не то, что она делает или не делает, а само её существование.

      Слёзы полились ручьём.

      "Мы обязаны оповестить твоих родителей", – сказала женщина. "По закону ты ещё ребёнок". Затем её голос смягчился: "Кейт, я спрошу у тебя кое-что важное, и хочу, чтобы ты всерьёз обдумала свой ответ. Кивни, если ответ на мой вопрос "да", и покачай головой, если "нет". Кейт, твои родители плохо с тобой обращаются?"

      Кейт сглотнула, и горло, натёртое трубкой, заболело. Как же ей хотелось кивнуть! Но она в своей жизни не сталкивалась с насилием – по крайней мере, в том смысле, который женщина имела в виду. В любом случае, она и сама так не считала. Но разве насилие – это непременно побои? Или запрет на нормальную еду, беспочвенные придирки и игнорирование дня рождения тоже к нему относились? Кейт не была до конца уверена. Она отдавала