Да будет воля Твоя. Максим Шаттам

говорить люди в городе? Чем они станут платить? Но больше всего ее удивляла очевидная беспечность отца. В дальнейшем такой настрой не предвещал ничего хорошего. Самая сильная ярость та, что не дает о себе знать, особенно когда речь идет об Ингмаре Петерсене.

      – Прежде чем упрекать Йона, тебе следовало бы спросить у него, почему он это сделал. Возможно, у него имелась веская причина…

      – Ракель, Йон не просто расквасил нос другому подростку, он полностью разбил ему лицо. Возможно, мальчик останется обезображенным на всю жизнь, а о том, что стало с остальным его телом, я тебе просто не говорю.

      Запустив руку в волосы, уже пронизанные сединой, хотя ей недавно исполнилось всего тридцать, Ракель намотала несколько прядей на указательный палец, что делала всегда, когда у нее разыгрывались нервы. Она не понимала безмятежного настроения отца, это так на него не похоже, и вместо того, чтобы успокоиться, она чувствовала, как ее охватывает страх. Она опасалась худшего.

      – Папа, тебе лучше немного подождать, прежде чем идти к Йону, обдумать то, что случилось, – проговорила она.

      Оторвавшись от зрелища за окном, Ингмар смерил взглядом дочь.

      – Не беспокойся, я не намерен его убивать.

      И в самом деле, он говорил расслабленно, не сквозь зубы, как обычно делал, когда усиленно пытался взять себя в руки. Напротив, он казался вполне спокойным.

      – Так ты действительно не рассердился? – едва слышно спросила она.

      – Нет.

      На этот раз Ракель показалось, что она видит сон, ей потребовалось переспросить еще раз, чтобы убедиться, что она все правильно поняла.

      Ингмар поджал губы, и взгляд его упал на грязный и неровный пол гостиной.

      – Ты считаешь, что я слишком строг с ним? Скажи мне откровенно.

      Ракель прекратила наматывать волосы на палец и выпрямилась, заинтересованная и сбитая с толку.

      – Ну… Нет, не думаю. Не строже, чем был с нами. А Йон иногда становится трудным. Ты его никогда не наказываешь зря.

      Фермер согласно кивнул, его взгляд терялся в пустоте.

      – Мальчик трудный, – произнес он, – и был таким с самого раннего детства. И, я уверен, не моя строгость испортила его. В нем сидит гнилой корень. Я это чувствую. Знаю.

      – Йон не похож на нас, но нельзя сказать, что он безнадежно испорченный.

      – То, что он вчера сделал с Тайлером Клоусоном, обойдется нам очень дорого, но, возможно, все даже к лучшему. Когда в мальчишке возраста Йона столько ярости, столько плохого, иногда лучше, чтобы все это вышло из него тем или иным образом. Иначе одному богу известно, чем все может кончиться, во что он со временем превратится. Ему надо от этого избавиться. В Йоне есть много такого, чего я не понимаю, и сомневаюсь, чтобы он сам когда-нибудь смог в этом по-настоящему разобраться. Но я точно знаю, что ему необходимо выразить свои чувства. По-своему.

      – Устраивая драки? Избивая до полусмерти мальчишку на три года его старше?

      Ингмар пожал плечами.

      – Злу требуются живые сосуды, чтобы оно могло распространяться, – произнес он, – и я