Молчание мертвых. Бренда Новак

сейчас это заявление и не соответствовало действительности, но прошлое оно отражало верно. Когда мать двадцать два года назад вышла за преподобного Баркера и переехала из соседнего городка Буневилля с троими детьми, Грейс было всего лишь девять лет. Возраст вполне достаточный, чтобы понять: то, что говорят о ее матери, лестью не назовешь.

      Вы только на нее посмотрите – расхаживает тут, задрав нос кверху. Я такой выскочки еще не видела. Да у нас в Стилуотере нашлось бы с десяток дам куда как более достойных, чтобы стать женой преподобному. Да эта Айрин на все десять, если не пятнадцать лет моложе преподобного. Нацелилась на его деньги, только они ей и нужны.

      Жил Баркер скромно, владел только лишь фермой, но и это было больше того, что имели в Буневилле Айрин и трое ее детей. И этого было достаточно, чтобы вызвать у обитателей Стилуотера негодование и возмущение. Они были чужаками, и обращались с ними так, словно их мать присвоила что-то, на что не имела права.

      Сыграло свою роль и то, что преподобный не стеснялся при каждом удобном случае отзываться о своей супруге в уничижительном тоне, причем даже с кафедры. И если поначалу Айрин еще вспыхивала от волнения в обществе мужа, то через некоторое время, узнав его получше, прониклась совсем другими чувствами.

      Грейс всегда удивлялась тому, что город души не чаял в Баркере, что человек столь дурной и злобный смог убедить большинство в том, что он святой.

      Мозолистая рука сжала ее запястье, глухой голос прохрипел в ухо: «Молчи». Она пискнула, и человек, которого она называла папой, надавил сильнее, предупреждая о последствиях, которые ждут ее в случае неповиновения. Мэдлин, его дочь, спала на кровати в той же комнате, но Грейс, боясь его мести, не смела разбудить сводную сестру…

      – Что с тобой? – Мать с тревогой посмотрела на нее.

      Воспоминание свернулось и спряталось. Она обхватила себя за плечи – прошлое как будто дохнуло холодом – и попыталась улыбнуться:

      – Ничего.

      – Точно?

      – Конечно, – уверила ее Грейс, но мир и покой уже улетучились. Она словно шагнула из-под солнца в мрачный, стылый подвал. Образы и ощущения, все то, чего она так старательно избегала, что удерживала, чему противилась, нахлынули с новой силой. – Здесь… здесь слишком жарко. Пойдем посидим на веранде.

      – Никак не могу поверить, что ты вернулась. Через тринадцать лет… – пробормотала, следуя за ней, мать.

      Ответ сорвался с губ, прежде чем она успела взять себя в руки:

      – А я не могу поверить, что ты так и не уехала.

      – Я и не могла уехать, – возразила Айрин. – Неужели ты думаешь, что бросила бы Клэя?

      – Как это сделала я?

      Мать удивленно взглянула на нее:

      – Нет. Я… я вовсе не это имела в виду.

      Грейс опустилась на подвесную скамеечку. Потерла лоб. Конечно. Никто из тех, кто знал правду, ни разу ни в чем ее не обвинил. Не зная, что сказать или сделать, они просто жалели ее. Жалели, но не винили. Это она винила себя.

      – Извини. – Усилием воли