Роман. Тамара Клекач

, потирая уставшие видеть то, чего нет, глаза. Сегодня он вновь отправлялся на поиски.

      Сегодня… Сегодня он даже не знал, какой был день недели, какое число, какой месяц. Было ещё тепло, или уже тепло. Какая разница. Это давно потеряло для него значение. Была лишь цель – найти её. Даже если для этого потребуется ещё четыреста лет.

      Захлопнув дверь подъезда, он вытащил из-под куртки капюшон толстовки и, засунув руки в карманы потёртых джинсов, повернул налево. Выйдя из двора, Костя снова повернул налево, а потом ещё раз налево. Какой-то "левый" поход получался.

      Днём он никогда не опускал глаза, жадно всматриваясь в лица прохожих. В темноте же он предпочитал довериться чутью, и искать не глазами, а сердцем, поэтому взгляда его удостаивался лишь асфальт.

      Наверное, чутьё и было виной всех этих "левых" поворотов. Костя даже сбился со счёта, сколько их было. Или просто перестал считать после восьмого.

      Район он знал, как свои пять пальцев, поэтому и остановился после очередного "левого" поворота на углу совершенно непримечательного здания улицы, чьё название он не мог вспомнить.

      – Чёрт! – выругался он, что было ему совсем не свойственно, но годы… Чёрт, столетия! Они наложили свой отпечаток: боль, усталость, скорбь, отчаяние порой были настолько сильны, что прорывались наружу.

      Порой он чувствовал, что она близко, так близко, что ему стоило лишь оглянуться через плечо, чтобы снова заглянуть в её бездонные зелёные глаза, услышать её мелодичный голос, дотронуться до молочной кожи с лёгким румянцем на щеках, погладить шелковистые волосы, пахнущие ветром, пылью, дымом и солнцем.

      Костя закрыл лицо руками и, прислонившись спиной к стене, сполз на землю. Как же больно помнить!

      Недалеко от него пискнула сигнализация. Кто-то зазвенел ключами и щёлкнул зажигалкой. Ветер донёс до него запах сигаретного дыма, смешаного с запахом палёных листьев.

      Костя вздрогнул. Если бы его сейчас полоснули самым острым в мире лезвием, было бы не так больно, но этот запах невыносимо напомнил о ней.

      Неужели таким была кара за его грехи: иметь лишь воспоминания, и те боясь потерять; быть обречённым любить мертвеца и искать её призрак по всей земле.

      – Не могу больше! Не могу!

      Сжав влажные от слёз руки в кулаки, Костя бросился бежать. Прочь от призрака, прочь от этого ядовитого запаха дыма, прочь… Падение было внезапным. Как будто кто-то в спину толкнул. Он выставил вперёд руки, и под ними захрустело битое стекло. Приподнявшись, он удивлённо посмотрел на порезанные ладони. Он только сейчас заметил, что освещавшие до перекрёстка фонари уже не горели.

      Впереди раздались шаги. В свете единственного оставшегося фонаря женский силуэт приближался к нему. Дым сигареты струился за ней, и едва различимый ореол зелёного света исходил словно из неё самой.

      – Так вот значит, как теперь знакомятся с девушками? Нападают на них и обворовывают?! – иронично раздался из темноты голос. – Ты хоть знаешь, что украл, придурок?

      Её голос был, как соль на рану, и в то же время как быстродействующее лекарство от продолжительной изнуряющей головной боли.

      Это была она. Она… Как же долго он искал её!

      ***

      Холодной тогда выдалась осень. Было только начало октября, а деревья уже стояли полуголыми, сбрасывая от малейшего ветерка оставшиеся покрытые инеем листья.

      Опустошённой была земля Великого Новгорода, разграбленного и раздавленного неурожайными годами, голодом и опричным террором. Запустевшие пашни и голодные люди – то, что теперь он собой представлял. И не только он.

      Матушка прикрыла собой чахлый огонь, когда дверь с мученическим скрипом открылась, пуская в избу холодный воздух октябрьской ночи.

      Александра опустила на пол корзину и присела рядом с матушкой, подставляя замерзшие красные руки к огню.

      – Нечего тебе ночами ходить, Сашенька. Да ещё и к барину. Что люди скажут? – строго молвила мать, стягивая с дочери потрепанный болотного цвета зипун (своего рода пальто).

      – Люди всегда что-то говорят, – ответила Саша, оглядываясь на корзину. – А нам есть надо.

      Миша, младший брат Саши, вечно ходивший с грязным носом, выскочив из своего угла, подбежал к корзине.

      – Тут картошка и ещё это…

      – Зерно, – подал голос отец. Он поднёс корзину ближе к огню. – Миши уже отведали его, но это не страшно.

      – Добрый барин. Храни его господь. – Мать смахнула слёзы и убрала корзину подальше от посторонних глаз.

      – Плох сегодня барин, – задумчиво глядя на огонь, произнесла Саша. – Хворь его точит. Будь у меня травы…

      – Даже не вздумай! – Мать выронила корзину, забыв, куда хотела её поставить, и испуганно посмотрела на отца. – Господь его…

      – Что? Спасёт? – Саша хмуро посмотрела на мать. – Он давно оставил его, матушка. Да и всех нас. Ты же слышала, что молвят люди про хворь, пришедшую с Запада? Те, кто ещё не казнён и не помер от голода, помрёт от неё. А я могу помочь.

      – Сашенька,