Укол радуги. Кирилл Финарти

панель анализатора домашнего медбокса. По экрану побежал разноцветный текст. Сквозь успокаивающе-зелёный то и дело прорывались тревожно-оранжевые строчки диагнозов. Я давно перестал их читать.

      – Синтез завершён. Эффективная длительность воздействия нанокомплекса шестнадцать часов сорок девять минут, – выдал заключение оптимистично-бархатный голос.

      Шестнадцать. Раньше хватало на три дня. Вытащив из холодильника ампулу с дистиллятом, я воткнул её в синтезатор. Он заурчал, и тонкая игла пробила фольгу, источая яркую радужную взвесь, закружившуюся причудливыми разводами. Я ввёл инъектором препарат и блаженно потянулся. Перестало ныть колено, отпустило бок, и заряд вернувшейся на пару часов молодости сделал радостным солнечное утро, завтрак и даже предстоящую лекцию.

      Зазвонил коммуникатор. Не глядя приняв вызов на громкую связь, я сморщился от опостылевшего голоса:

      – Здравствуйте, с вами говорит автоинформатор лечебного центра шестьсот двадцать восьмого участка. На основании текущего анализа в ближайшие три месяца рекомендуемые операции…

      Сто сорок четыре года – не шутки, но зачем портить хорошее утро? Выключив звук, я налил кофе, вышел на балкон и, облокотившись на перила, стал разглядывать вереницы мобилей, плывущих сквозь стеклянные рёбра города, упирающегося в горизонт.

      Пора собираться на лекцию.

      Одевшись и вызвав такси, я спустился в холл. Открытые двери привычно бодро пророкотали:

      – Удачного дня, профессор!

      Мобиль стоял у крыльца. Набрав адрес Института Гравитации, я уставился в окно. Улицы проносились мимо будничными скопищами обывателей и приторной рекламой новой серии психоимплантов: «Вихрь наслаждений в раю любви. Открой голову страсти вселенной!» Каково?

      Снова ожил телефон. Ровный голос дочери буднично прошелестел:

      – Завтра улетаем. Контракт на пять лет, дальше – посмотрим. Да, со связью будут проблемы: задержка около месяца. Нормы по байтам считают, сам понимаешь – стоимость энергии передачи. От мужа привет, внук целует. Клянётся наловить тебе кучу метеоритов. Он позвонит вечером.

      Я что-то сказал, резко и невпопад. Дочь лениво оправдывалась:

      – Ой, пап, не начинай. Да, я понимаю, что ты привык к ответственности за нас. Ну, вот и расслабишься наконец.

      Выйдя из мобиля за квартал до института, я зашагал к выставочному комплексу. «Прогулки повышают оптимизм!» – говорит мой врач.

      Когда я подошёл ко входу, пестрые кучки людей уже толпились в ожидании лекции. Система контроля опознала меня, щелкнули замки, и двери разошлись.

      – Здравствуйте, профессор! – летело со всех сторон, пока я пропускал требующее знаний человечество внутрь зала размером с небольшой стадион. Где-то в вышине зажглось освещение, пыльное и бессмысленное в лучах солнца, пронизывающего стеклянный куб павильона и блуждающего желтыми полосами по лабиринтам стендов, экспозиций и мониторов.

      Лекция! Какой дурачина назвал это лекцией? Скорее – пикник или детский утренник. Обычная экскурсия для школьников и зевак. Ежемесячное сборище бездельников со мной в роли воспитателя-экскурсовода и вождя бездельников во главе.

      Пройдя к окруженной толпой кафедре, я под редкие фотовспышки поприветствовал зал:

      – Сегодня мы поговорим о возникновении Вселенной. Основной космологической моделью в настоящее время является теория Большого Взрыва, в результате которого четырнадцать миллиардов лет назад…

      Я пробежался по главным историческим вехам, от полемики Фридмана и Эйнштейна до аргументов Хокинга и опровержений Ли Смолина. Услышав знакомые имена, толпа понимающе закивала. И после пятиминутного марш-броска по физическим аспектам, вроде фазовых переходов и нуклеосинтеза с внутренним призывом: «Аудитория! Не спать!», я лихо перешел от космической инфляции и процессов эпохи Планка в надежно-популярную гавань сингулярности и горизонта событий: