Красные озера. Лев Алексеевич Протасов

со страшным грохотом и раскололась – полетела рваная, неказистая обувь, поднялся столб вековой пыли, серебристой в свете фонаря, но вскоре все стихло и замерло, пыль улеглась, стены дома перестали дребезжать, рябь в воздухе, которая часто возникает при резком падении чего-то очень тяжелого, сникла. Девушка выдрала нужные половицы, жадно схватила сверток с деньгами и уже собиралась бежать, но что-то внутри у нее екнуло – то ли зашевелилась совесть, то ли проснулась благодарность. Она достала зачем-то бусы, полюбовалась некоторое время алыми отблесками, потом развернула пачку, отщипнула половину денег, как ей казалось (на самом деле несколько меньше, глаза от внезапного приступа чувственности соврали) и действительно отправилась к Инне Колотовой.

      Пользуясь бабушкиным болезненным состоянием, Лиза загодя оставила там все необходимые вещи, а именно небольшой чемодан и две сумочки для предметов первой необходимости, так что оставалось лишь забрать их. Инна встретила внучку тепло, стала приглашать на чай, но девочка отмахнулась, оставила старухе несколько купюр из пачки Луки, показывая тем самым особую родственную привязанность, и двинулась в путь.

      Стремительно пересекла уже знакомое поле, с приходом весны посеревшее и насквозь промокшее, дождалась поезда да навсегда покинула ненавистные родные края.

      Ощутила ли она свободу там, в душном вагоне? Нет, никакой свободы не было. Вообще ничего не было, так что Лизавета пустым и тупым взглядом уставилась в мутное, дребезжащее от хода состава оконце. Снаружи скучно мелькали голые деревья, а за ними и перед ними тянулись две равные полосы – серая земля да иссиня-черное, как сгнившая слива, небо.

      Глава восьмая. Поиски Лизы

      – Инна, открывай! Лизавета потерялась!

      Лука кричал и долбился то в оконную раму, то прямо в стекло, но никакого ответа не последовало. Правда, в доме через некоторое время загорелся свет, а по шторам скользнула скрюченная тень, словно хозяйке захотелось подглядеть, кто к ней ломится. Проводив эту смазанную тень взглядом и немного выждав, Лука снова постучал. И опять на плотную ткань шторы лег темный силуэт, замельтешил, заметался, но по-прежнему никто не откликнулся. Незваные гости дважды обошли дом, не зная, каким еще способом привлечь к себе внимание, потоптались у крыльца и собрались было уйти ни с чем, но позади послышался наконец скрип чуть приоткрывшейся двери, а в спины им глухой дрожью врезался старческий голос:

      – Лука, ты?

      – Я, я, открывай.

      Звякнула цепочка, дверь с уже знакомым скрипом подалась вперед, и на пороге появилась сгорбленная Инна, с лицом сухим, землистым да в морщинах, которые особенно глубоко пролегали по лбу, как бы стекая кожаными складками к переносице, и по углам плотно сжатого рта. Руки у пожилой женщины были от нелегкой жизни жилистые, а глаза – от той же жизни – тусклыми и колючими, с навечно засевшим в них подозрением чего-нибудь непременно дурного, отвратного в любом, на кого они смотрели.

      – Так поздно, –