Белое братство. Элеонора Пахомова

некая конструкция на тонком серебристом каркасе. Конструкция вытянулась, пожужжала еще немного и сложилась в подобие человеческой руки, демонстрирующей Дмитрию Николаевичу неприличный жест с воздетым к небу средним пальцем. Погодин-старший усмехнулся и покачал головой, констатируя вполголоса: «Горбатого могила исправит». Младший же, стоявший за левым плечом отца, громко рассмеялся, потом поднял на камеру свои синие глаза и сказал: «Давай-давай, дядь Володь, открывай. Теперь не отвертишься».

      Помедлив, тяжелые ворота все же дрогнули и разъехались. Под ногами Погодиных привычно зашуршала садовая дорожка. Владимир Сергеевич с недовольной гримасой поджидал гостей на крыльце, живой-здоровый, но осунувшийся и взъерошенный. Вообще, вид у него был, конечно, тот еще: вместо брюк – белые азиатские шаровары, похожие на длинную юбку, с прошитым по нижнему краю подолом и двумя дырочками для ног, над брюками – белая рубаха из льняного полотнища, цельнокроеная, без застежек. На голове – белая повязка, а на ней, четко по центру лба, маячил знак, от которого Погодин-старший брезгливо поморщился и закачал головой.

      Знаком этим была свастика. Та самая, распускающая четыре луча, загнутых под прямым углом в левую сторону. Если бы Владимира Сергеевича в таком одеянии увидел тот, кто знаком с ним лишь шапочно, он бы обязательно уверился, что горе-олигарх тронулся умом окончательно и бесповоротно. Но Погодины про любовь Владимира Сергеевича к свастике знали давно. Старший не мог заставить себя воспринимать этот символ беспристрастно, его всякий раз передергивало, когда на глаза попадалась эмблема фашизма. Младший же относился к нему куда спокойней.

      Мирослав Погодин отлично знал, что свастика – древний религиозный символ, возникший за много тысячелетий до рождения Гитлера. Правосторонняя свастика принадлежит к иконографии буддизма, а левосторонняя, такая, как сейчас чернела на лбу Владимира Сергеевича, относится к древней тибетской религии бон, возникшей еще раньше. Поэтому тот факт, что Владимир Сергеевич тяготел к этому символу, вовсе не свидетельствовал, что он разделяет идеологию фашизма, нацизма или кого-либо из их последователей. Больше того, Гитлера Владимир Сергеевич к слову называл «имбецилом», ссылаясь при этом на письменные свидетельства его современников.

      – Чему обязан визитом столь дорогих гостей? – язвительно спросил хозяин, подбоченясь и выставив вперед босую правую ногу. В моменты крайнего раздражения он всегда становился невыносимо саркастичен.

      – На тебя пришли полюбоваться. Где еще увидишь такое чудо, прости Господи…

      Погодин старший загодя твердо решил с Владимиром Сергеевичем не сюсюкаться и соболезнований не высказывать, от этого только хуже, повиснет в воздухе трагический минор – и всё, останется лишь вздыхать и сокрушаться. После такого визита хозяину будет еще паршивей. А вот позлить немного Владимира Сергеевича, пожалуй, самое то. Он, когда злится, – наливается энергией и силой. Бодрит его злость, пробуждает. Так и случилось.