Екатерина Великая и Потёмкин: имперская история любви. Саймон Себаг-Монтефиоре

Она советовалась с графом, по-дружески делилась с ним сплетнями и решала судьбы империи. Она уничтожила бóльшую часть его писем, но, к счастью для нас, он романтично сохранил многие из ее посланий в кармане, расположенном у самого сердца.

      Их двадцатилетняя переписка рассказывает историю удивительно успешного партнерства двух политиков и любовников, поражает современным характером их отношений, трогательных в их простой близости и впечатляющих с точки зрения политического мастерства. Их любовная связь и политический союз несравнимы даже с историями Антония и Клеопатры, Людовика XVI и Марии-Антуанетты, Наполеона и Жозефины, потому что они примечательны не только достижениями, но и романтикой и трогают как человечностью, так и мощью. Отношения Потёмкина с Екатериной, как и вся его жизнь, полны загадок: правда ли, что они тайно поженились? Зачали ли они ребенка? Действительно ли они вместе правили? На самом деле ли они договорились оставаться партнерами, невзирая на череду новых любовных увлечений? Поставлял ли Потёмкин императрице юных фаворитов и правда ли, что она помогла ему соблазнить племянниц и превратить императорский дворец в гарем?

      Независимо от того, усиливалась ли его болезнь или утихала, в путешествиях князь всегда получал заботливые записки от Екатерины. Она посылала ему халаты и шубы, бранила за переедание или за то, что он не принимал лекарства, умоляла отдыхать и восстанавливать силы, просила Бога не забирать ее возлюбленного. Потёмкин плакал, читая ее послания.

      В этот самый миг курьеры мчались по России в двух разных направлениях, меняя на императорских почтовых станциях измученных лошадей. Один курьер вез князю из Санкт-Петербурга очередное письмо Екатерины, а другой из Молдавии письмо от него к ней. Так продолжалось уже долго – и оба всегда с нетерпением ждали новостей друг о друге. Но теперь письма становились все грустнее.

      «Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович, – писала она третьего октября. – Письмы твои от 25 и 27 я сегодня чрез несколько часов получила и признаюсь, что они крайне меня безпокоят, хотя вижу, что последние три строки твои немного получе написаны. И доктора твои уверяют, что тебе полутче. Бога молю, да возвратит тебе скорее здоровье». Она не беспокоилась, когда писала эти слова, потому что в то время письма шли с юга до столицы десять дней, а если очень спешить, то семь [10]. За десять дней до того казалось, что Потёмкину стало лучше, потому Екатерина и была спокойна. Но несколькими днями раньше, тридцатого сентября, до того, как здоровье князя улучшилось, ее письма были очень взволнованными. «Всекрайне меня безпокоит твоя болезнь, – писала она. – Христа ради, ежели нужно, прийми, что тебе облегчение, по рассуждению докторов, дать может. Бога прошу, да возвратит тебе скорее силу и здравье. Прощай, мой друг […] посылаю шубенку» [11]. Это были лишь шум и ярость – шуба была отправлена раньше, но ни одно из этих писем уже не застало Потёмкина.

      Их разделяли две тысячи верст, и посыльные наверняка встретились