Машина пространства. Алексей Синицын

только ему одному, да и то, похоже, не до конца.

      – Главное, что катастрофическая милитаристская де-конструкция культурных смыслов возможна только при условии их наличия. А когда все смыслы не только давно уже деконструированы, но девальвированы и дезавуированы многократно, остается уповать на то, что культура, как язва желудка, пожрет самое себя и переродится в некую посткультурную реальность с пока еще неясными онтологическими свойствами.

      Менещихин стал сквозь напущенный сигаретный дым пророчески вглядываться в будущее, позабыв о Шадрине. Тот напомнил о себе легким покашливанием.

      – Товарищ майор, а что такое постправда?

      Менещихин задумался.

      – Это когда любая фактология формируется на основе утвердительных высказываний, релевантность и достоверность которых целиком и полностью определяются когнитивным центром манипуляции.

      – Мне бы как-то проще.

      – Можно и попроще. – Менещихин отложил на стол фуражку и потрогал затылок, будто хотел убедиться, что он на месте, никуда не делся. – Поясню тебе опять же на примере армии. Я кто?

      – Вы майор, товарищ майор, – бодро ответил Шадрин.

      – Правильно. А ты кто?

      – Я старлей.

      – Тоже верно. А раз так, то я могу ездить тебе по ушам сколько угодно, а ты должен всему верить и со всем соглашаться. Понял?

      – Так точно.

      – Ну вот. Значит, ливрею с членами передали по ведомству артиллерии…

      Менещихин хотел дальше развить историю гаубично-фаллической символики в геральдике российских вооруженных сил, но не успел.

      На пульте сработал индикатор сигнализации. Шадрин быстро взглянул на своего непосредственного начальника. Менещихин завороженно смотрел на мигающую красную лампочку, как Дракула на пакет для переливания крови, а его рука автоматически тянулась к фуражке.

      За два года это был второй случай. Первый был ложной тревогой: молодой медведь запутался в колючей проволоке.

      До того как попасть на объект, Шадрин после окончания военного училища три года служил на китайской границе. Там нарушителей приходилось вылавливать чуть ли не каждый день. Несмотря на то, что Китаю передали острова Большой, Тарабаров и Большой Уссурийский и провели границу по фарватеру Амура, китайцы все равно лезли на левый берег за женьшенем, лимонником и кедровым орехом. Или переходили границу, чтобы поохотиться на тигра.

      Но иногда происходило нечто непонятное. Голодных, напуганных китайцев находили по двое, по трое в глухой уссурийской тайге в состоянии, близком к кататоническому ступору. На вопросы о целях пересечения границы они не отвечали, вели себя странно, игнорируя еду и предложение медицинской помощи. Глядя на них, жалобно скулили даже гарнизонные собаки. Беспощаден к нарушителям был один лишь замполит Красиков, который уверял, что китайцы ведут геодезическую разведку местности с целью поворота сибирских рек на юг. Но в его сумасбродную версию никто не верил. К тому же у заблудившихся