Сталинский сокол. Комбриг. Михаил Нестеров

человек вина и чачи было немного, девушки немного захмелели. Все-таки чача была очень крепкая, хоть и пилась легко.

      Ребята и девушки спели несколько песен, у некоторых были очень хорошие голоса. В прошлой жизни Олег имел хороший слух, но совершенно не имел голоса, поэтому подпевать даже не пытался. Потом потанцевали под негромко игравший патефон, снова сели за стол и допили-доели почти все, что еще оставалось.

      – А ты никогда не пьешь? Совсем?

      – Совсем. Не привык раньше, сейчас зачем привыкать?

      – Без этого на войне свихнешься! – убежденно сказала Вика.

      – Пока не свихнулся, обойдусь и дальше, – засмеялся Северов.

      Девушка немного помолчала и спросила:

      – А ты не считаешь нашу встречу пиром во время чумы? Ну, в смысле, что вся страна воюет, а мы тут пьем, едим, танцуем…

      – Не считаю! Мы за чужими спинами не прячемся, придет наше время, улетим обратно на фронт. Когда – решаем не мы. Сейчас тысячи людей голодают, но если мы тоже не будем есть, им лучше не станет. Мы ни у кого счастье не воруем, оно наше, все, сколько есть!

      – Ты прав, извини, – девушка вышла из задумчивости и совсем тихо добавила: – Пойдем со мной.

      Три пары уже куда-то исчезли, барак, в котором жили девушки, был почти пустой. Вика привела Олега в небольшую комнату с двумя кроватями, в углу которой стояла длинная вешалка с летными комбинезонами. В комнате было жарко натоплено, довольно светло от фонаря за окном.

      Вика стащила сапоги, стянула бриджи вместе с кальсонами.

      – Я тоже хочу свой кусочек счастья! Я хочу, чтобы меня обнимал сильный и уверенный в себе мужчина! Потому что мне очень страшно одной! А рядом с тобой спокойно!

      Девушка обняла Северова и ткнулась ему лицом в плечо.

      Олег не был ее первым мужчиной, но опыта у нее не было практически никакого. Так что вскоре она забыла обо всем на свете, о войне, о своем страхе, о холоде за окном. Ее руки обнимали Олега за шею, тело отзывалось на ласку, по нему проходили сладкие судороги. Через полчаса Вика обессиленно вытянулась на кровати. В комнате было очень тепло, и Вика лежала на животе поверх одеяла, а Северов гладил ее по бедрам, ягодицам, спине.

      – Мне кажется, городской девушке на войне тяжелее, чем деревенской.

      – А ты деревенский? Не похож совсем. И как ты догадался, что я из города?

      – С трудом себе представляю, что девушку из глухой деревни могут назвать Викторией. А я не городской и не деревенский. Я никакой.

      – Как это? – удивилась Вика.

      – Очень просто. Я не помню, где родился.

      Девушка приподнялась на локтях, Олег невольно залюбовался ее грудью.

      – Как не помнишь?

      – Я детдомовский. А в марте 41-го болел, чуть не умер. Вот и не помню кое-чего из детства.

      – А из какого детдома?

      – Не знаю, да и какая разница. Почти год прошел, а я так и не вспомнил. Ну узнаю, что из Орла или Новосибирска, и что?

      – Да,