Венок из одуванчиков. Ирина Градова

брезгливое равнодушие.

      «Может, голубым его сделать? – невесело усмехнулась Яна. – А что? Блестящая мысль… Он закрутит бурный роман с Анниным ухажером, а брошенная и обиженная на всех мужчин Виктория «уйдет» в лесбиянки и начнет охмурять Анну. Анна сначала оскорбится, потом сдастся – это еще минимум три главы, – а потом будет хеппи-энд».

      Вот это Ольга точно прочитает, к бабке не ходи… А заодно предложит всем своим знакомым «нетрадиционной сексуальной ориентации». Какой круг новых читателей! Издательство будет в восторге… Можно сказать, новое слово в любовном романе…

      От гениальной мысли, естественно, пришлось отказаться – за такое в «Нише» по головке не погладят, в лучшем случае заставят переписывать, – но подлец Гарри продолжал уворачиваться от Яны, как скользкая шляпка гриба от вилки.

      «– Я хочу тебя, – шепнул он Виктории, едва касаясь губами ее зардевшегося ушка. – Если бы ты знала, как я тебя хочу…»

      «Ну что ж ты, Гарри… Ползешь, как сонная муха в жаркий день… – раздраженно подумала Яна, перечитав пару написанных абзацев. – Активнее надо быть, настойчивее… Если ты так ее хочешь, то уже давно перешел бы к делу… Девушка-то вон, гляди, вся извелась, а ты только и способен, что шептать ей на ухо всякую пошлятину… К делу, Гарри, ближе к делу. То есть к телу… Мне еще четвертую сторонку писать, а ты свою даму даже не обнял еще…»

      «Четвертой сторонкой» в издательстве «Ниша» назывались два абзаца – минимум девять, максимум двенадцать строчек, помещавшихся на пресловутую «четвертую сторонку» книги. Абзацы непременно должны были посвящаться романтическим отношениям героев – это были сцены поцелуев, окрашенные легкой акварелью эротики.

      Главред «Ниши», седовласый расплывшийся мужчина со взглядом сонного филина, который при пробуждении оглашает ночной лес своим неистовым «угу!», требовал с авторов непременно уложиться в этот формат. «Два абзаца – тринадцать строк! – повелительно вскидывал он голову, отчего его дребезжащий голос начинал напоминать перестук пустых жестяных банок из-под пива, трясущихся в пакете городского баттлхантера. – Я не так много от вас требую. Не прошу же я вас, в конце концов, писать как Достоевский?»

      Главред Михаил Викентьевич очень любил сравнивать авторов с Достоевским, всячески подчеркивая ущербность своих графоманствующих «дармоедов». Как-то Янин редактор – единственная женщина в издательстве, позволявшая себе не только спорить, но и давать советы главреду, – пошутила: «Даже если к нему на стол и попадет рукопись Достоевского, он вряд ли отличит ее от остальных».

      Так и будет, всякий раз думала Яна, выцеживая из себя «четвертую сторонку», как последние капли сока из пустого пакета.

      Когда Гарри наконец-то воспылал чем-то, отдаленно напоминавшим страсть, и несчастные тринадцать строчек были почти дописаны (оставалось две или три), из академии вернулся Мишка, сын Ольги и Стасика Половцевых.

      Мишка жил в отдельной комнате, но частенько заглядывал к матери,