Царь Борис, прозваньем Годунов. Генрих Эрлих

поклоном ответил Никита Романович, – как-нибудь в следующий раз.

      Успокоенный благостным тоном, я несколько отвлекся от происходящего и перестал вслушиваться в слова. Да и что толку в словах, я им никогда большого значения не придавал, верно говорят, что язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли. В мыслях-то я и пытался разобраться, в первую очередь в своих. Я сводил воедино и выстраивал в цепочку разные события последнего дня: ожидание смерти царя, тайное возвращение Никиты Романовича, смерть царя, пустой Кремль, стрельцы на стенах и у ворот, заседание Думы боярской, избрание Федора, волнения в Москве, заключение Нагих, возглашение имени Димитрия, появление Никиты Романовича в Думе. Одно к другому хорошо пристегивалось и разумно объяснялось, но все вместе складывалось в картину тайного заговора. И писала эту картину хорошо знакомая мне рука. Я посмотрел на Никиту Романовича.

      – Стрельцов везде поставили, ворота закрыли, свиту мою задержали и в Кремль не пустили! – говорил он, заметно горячась. – Я один въехал, с одним стремянным, как последний холоп! Где такое видано?! И зачем все это?

      – Кто приказал? – строго, по-военному спросил Иван Петрович Шуйский.

      – Я приказал, – ответил Бельский.

      Второе «я приказал» не понравилось боярам пуще первого, их негодующие руки потянулись с разных сторон к бороде Бельского. Вслед за действиями, против обыкновения запаздывая, неслись слова грозные: «Да как ты смел?! Без согласия Думы боярской! Кто ты такой?!»

      Бельский ловко отбивался от протянутых рук, не забывая и о словах.

      – Я тот, чьи приказы стрельцы слушают! – закричал он. – Молодец к молодцу, только свистну!

      Весомо получилось. Бояре стали быстро успокаиваться. Воспользовавшись суматохой, Никита Романович стал бочком пробираться к дверям.

      – Куда спешишь, Никита Романович? – раздался голос Дмитрия Годунова, который глаз с него не спускал.

      – К свите своей, – откликнулся боярин, – они у меня ребят горячие, боюсь, как бы глупостей каких не натворили, видя, что меня долго нет. Успокоить их надо.

      – Опростился ты, как вижу, на украйне, – укоризненно покачал головой Мстиславский, – вот уж действительно нигде не видано, чтобы боярин высокородный сам к свите своей бегал. Пошли стремянного и дело с концом.

      С таким трудно спорить. Никита Романович призвал стремянного и что-то зашептал ему на ухо.

      – Чего шепчешь? – продолжил задираться Бельский. – Или у тебя какие тайны есть от бояр?

      Ничего не ответил Бельскому Никита Романович, только зыркнул на него злобным взглядом, вернул назад уже двинувшегося было к дверям стремянного и добавил еще несколько тихих слов.

      Через какое-то время Никита Романович предпринял новую попытку вырваться.

      – Вижу, все вы тут устроили справно, – сказал он, поднимаясь с лавки, – царя нового избрали, опекунов назначили. Что ж, не буду вам мешать! – и двинулся к двери.

      – Ничуть ты нам не мешаешь, Никита-свет Романович, – сказал Мстиславский, –