Группа специального назначения. Александр Тамоников

осматривал их, что-то записывал, выдавал пилюли и микстуры.

      Кормили на убой, была даже выпивка – русская водка, сладкое грузинское вино. Сначала держались сдержанно, с подозрением посматривали друг на друга, лишних слов не говорили. После выпивки и сытного ужина наступало расслабление, они выходили в сад, рассказывали о себе.

      Шелестов присматривался к людям, мысленно делал заключения. Буторин – степенный, мрачноватый. Коган – сдержанный, но любит язвить. Сосновский – побитый жизнью, но сохранил способность удивляться, какую-то непосредственность, свойственную молодым людям. Все – профессионалы до мозга костей, обладали нужными качествами, никогда не сдавали коллег и товарищей – и в этом плане Платов с Берией не прогадали.

      Подпивший Сосновский расслабился, помянул о стоячем карцере, в котором провел без малого сутки, а потом об аналогичном – но в полной темноте. Коган вспомнил, как его без одежды посадили на раскаленный котел кочегарки – все зажило, но воспоминания остались. Буторин рассказал, как отплясывал в специально оборудованной комнате – пол железный, этажом ниже – котел, который жарит на полную катушку. Пол раскаляется, стоять невозможно, а ты босой, вот и приходится выкидывать коленца, танцевать до полного изнеможения. А за дверью хихикают помощники следователя, иногда спрашивают, не хочет ли враг народа что-нибудь подписать.

      В следственной тюрьме в Варсонофьевском переулке Шелестов по утрам выносил свою парашу. Дорога проходила мимо помещения для исполнителей приговоров. Там всегда находились люди в форме, курили, что-то жевали, почти не разговаривали. У всех – серые лица, будто сами уже мертвецы, из помещения постоянно тянуло сивухой – невозможно без спиртного людям столь трудной профессии… Лучше не задумываться, что происходит в стране, зачем нужны все эти «посадки», пытки, повальные расстрелы. Много врагов у Советской власти, зачастую органы не могут остановиться: страдают невиновные, а главное, преданные до мозга костей делу Ленина – Сталина.

      «Что нами движет? – задумывался Максим. – Служили верой-правдой, пострадали безвинно, а теперь опять в строй – да не просто так, а в особую группу, курируемую лично Берией».

      Шелестов видел, что люди готовы работать с полной отдачей. Страх расплаты – за себя, за близких? Но пока сидели, давно простились с жизнью, смирились с участью. Любовь к Родине? Да, не без этого (Родина – это ведь не только тюрьмы и лагеря), но основной мотив, пожалуй, в другом. Офицерская честь, чувство долга, ответственность, верность присяге – это, пожалуй, главное, что мотивировало людей…

      Когда он спрыгнул на перрон, закружилась голова. В теле еще сохранялась слабость. Вдалеке маячил патруль, встречаться с которым не хотелось. Он слился с шумным семейством, а еще удачно подвернулась бабушка, у которой он отобрал тяжелую сумку и поволок по перрону. Она, довольная, семенила следом, наступала на пятки и бормотала слова благодарности.

      К зданию станции Максим не пошел,