Священная книга оборотня. Виктор Пелевин

омерзительного красного дракона. Которого вы, наверно, уже и не помните...

      Я отрицательно покачала головой. Когда-то в юности я действительно видела красного дракона, но уже забыла, как он выглядел, – запомнился только мой собственный страх. Павел Иванович вряд ли имел в виду этот случай.

      – Понятно, что эти сто тысяч ненавидели дракона и мечтали, чтобы ими правила зеленая жаба, которая с драконом воевала. В общем, договорились они с жабой, отравили дракона полученной от ЦРУ губной помадой и стали жить по-новому.

      – А при чем тут интелл...

      – Подождите, – поднял он ладонь. – Сначала они думали, что при жабе будут делать точь-в-точь то же самое, только денег станут получать в десять раз больше. Но оказалось, что вместо ста тысяч целовальников теперь нужны три профессионала, которые, работая по восемь часов в сутки, будут делать жабе непрерывный глубокий минет. А кто именно из ста тысяч пройдет в эти трое, выяснится на основе открытого конкурса, где надо будет показать не только высокие профессиональные качества, но и умение оптимистично улыбаться краешками рта во время работы...

      – Признаться, я уже потеряла нить.

      – А нить вот. Те сто тысяч назывались интеллигенцией. А эти трое называются интеллектуалами.

      У меня есть одна труднообъяснимая особенность. Я терпеть не могу, когда при мне произносят слово «минет» – во всяком случае, вне рабочего контекста. Не знаю почему, но меня это бесит. К тому же сравнение Павла Ивановича показалось мне настолько хамским намеком на мою профессию, что я даже забыла о надбавке, которую хотела попросить.

      – Вы про глубокий минет говорите, чтобы я понять могла? В силу своего жизненного опыта?

      – Какое там, милая, – сказал он снисходительно. – Я в таких терминах объясняю, потому что сам при этом начинаю понимать, в чем дело. И дело тут не в вашем жизненном опыте, а в моем...

      В другой раз во время порки он начал читать журнал. Это само по себе было оскорбительно. А когда он стал тыкать пальцем в статью и бормотать «молчал бы, сволочь», я почувствовала раздражение и прекратила процедуру – то есть внушила ему паузу.

      – Что такое? – спросил он удивленно.

      – Я не пойму, у нас здесь флагелляция или изба-читальня?

      – Извините, милочка, – сказал он, – тут интервью одно возмутительное. Это просто черт знает что такое!

      И он щелкнул пальцами по журналу.

      – Не имею ничего против детективов, но терпеть не могу, когда детективщики начинают объяснять, как нам обустроить Россию.

      – Почему?

      – Это как если бы малолетка, которую шофер-дальнобойщик подвозит минета ради, вдруг подняла голову от рабочего места и стала давать указания, как промывать карбюратор на морозе.

      Видимо, Павел Иванович даже не понимал, как оскорбительно это звучит при разговоре с секс-работником. Но я успела осознать волну гнева до того, как она завладела мной, отчего в душе сразу разлилось веселое спокойствие.

      – А что такого, – сказала я как ни в чем не бывало. – Может, она стольких дальнобойщиков