День непослушания. Евгений Щепетнов

легко, будто ничего не весила, подалась назад, потянув за собой и красную «букашку». Та дернулась, бампер машинки со скрежетом оторвался и грохнулся на асфальт. Есть, расцепились! Все-таки хорошо, когда у тебя стальные бампера! Тебе хорошо, не красным машинкам, которые ты насадишь на этот самый бампер.

      Включил первую передачу, джип рыкнул и двинулся вперед. Вот же черт! И страшно, и ощущение беспредельной безопасности! Сидишь высоко, смотришь на всех как с башни, а мощность движка такова, что сейчас нажми педаль, и машина, сметая всех и вся, рванется вперед, как танк! Класс! О-бал-деть! Если бы не такая ситуация, в какой оказался, наслаждался бы, да и только. Эх, отец бы видел…

      Подъехав к дому, заглушил двигатель, вышел и начал таскать вещи из машины в подъезд. Домофон еще работал, пришлось прикладывать электронный ключ. Открыл, подложил кирпич, который держали здесь именно для этих целей (ну не звонить же каждый раз, когда переносишь что-то из машины?), и начал выгружать вещи из багажника, складывая их внизу, в подъезде. Могут, конечно, украсть, но… вероятность слишком мала. Народу-то нет, кому воровать? Да и все не украдут. А ему нужно место для мамы и папы.

      Выгрузил – получилась целая гора барахла – и пошел наверх, в квартиру. Поднимался пешком, захватив с собой два легких синтетических спальных мешка. Я еще не знал, как буду тащить тела, но прекрасно осознавал, что это будет очень, очень трудно. И хотя абсолютно точно знал, что лифтом пользоваться опасно, так же хорошо понимал – придется. С седьмого этажа я их не снесу. Маму еще могу – она худенькая, легкая, а вот папу… в нем килограммов сто двадцать. А может, и больше.

      Когда шел по лестнице, показалось, что за дверями одной из квартир кто-то есть. Вроде как голоса и даже рыдания. Но ломиться в те двери не стал. Мне сейчас не до них. Если только просить помочь вынести моих? Но тогда с большой вероятностью мне придется хоронить и их родню. А на это у меня не было сил. У меня и на моих-то сил может не хватить… хоть слегка отошел после трехдневной комы, но ручки-ножки еще дрожали. Особенно после трех загрузок-разгрузок. Нет, ребята, пока – сами. Простите, но я помочь вам сейчас не могу. Позже. Все позже. Потом.

      Когда пришел в спальню, сердце снова сжалось и похолодело. Тяжко! Ну как же тяжко! Хоть бы уж сил хватило…

      Первым делом стал укладывать маму. Хотел положить ее в спальный мешок как положено, ногами в правильном положении, но… передумал. Распустил замок-молнию насколько мог, положил спальник на пол рядом с кроватью и осторожно, задыхаясь от усилий и от сжимающего сердце горя, спустил тело на мешок. Тело было мягким, и, если бы не землистый цвет лица, можно было бы подумать, что мама спит.

      Я стоял над ней на коленях минут пять, вглядываясь, запоминая черты лица – я видел его в последний раз. Навсегда! Навсегда…

      Потом с трудом, мучительно, стараясь не сделать больно и понимая, как это глупо – разве можно мертвому сделать больно?! – вложил мамино тело в мешок и затянул молнию. Сделано. Теперь самое сложное: папа. С ним так, как с мамой, не получится. Придется надевать