Одиночество и море. Михаил Гофман

просыпаясь по утрам и глядя на то, как она спит, слушая ее нежное дыхание, меня переполняет такое сильное чувство, что кажется, если не дать ему выхода, я взорвусь, распадусь на атомы. Но как дать выход? Хочется сжать ее в объятьях так сильно, чтобы хрустнули кости, хочется съесть, нет, сожрать ее, и я непременно сделал бы это, если б не боялся своим вмешательством нарушить ее внешне хрупкую, совершенную красоту.

      Если бы Минь Юэ захотела, своей красотой она затмила бы всех модных нынче моделей и актрис Поднебесной и на равных сражалась бы за звание первой красавицы с самыми яркими звездами по ту и по эту сторону океана. Слава Богу, Минь Юэ это не интересно. Другая двадцатилетняя девчонка на ее месте давно бы уже свихнулась от своей красоты. Судите сами: кожа ее, нежная как шелк, без единого изъяна, цвета топленого молока, контрастирует с черными блестящими длинными волосами. Хоть она китаянка, но глаза у нее большие, а взгляд дурманящий, и за эту форму глаз императрица Цы Си не пожалела бы всех богатств Поднебесной. Когда Минь Юэ улыбается, комната словно наполняется сиянием. Мне всякий раз хочется почтительно склониться перед ней, поблагодарить ее за то, что она своим существованием украшает этот мир. Иногда я вижу, как смотрят на нее прочие мужчины, и вижу в их глазах не только вожделение, но и благоговение. Сам бы я стыдился той страсти, которая вскипает во мне, когда Минь Юэ движением грациозным, как полет лебедя, и стремительным, как бросок тигра, сбрасывает с себя шелковую ночную сорочку и я вижу все ее голое совершенство.

      Тело Минь Юэ никогда не скажет вам о том, чему она посвятила жизнь. Широкие крутые бедра, небольшие, но словно наполненные изнутри, так и просящиеся в руку грудки, в то же время она выглядит поджарой, а по стальным икрам легко угадывается танцовщица или теннисистка. Эта смесь грациозности и силы не раз обманывала окружающих. Но только не меня. Мне достаточно одного взгляда на взмах ее ресниц, чтобы понять, что передо мной выдающийся мастер Пути Тысячи Птиц. Если бы даже ее отец, Великий Учитель Лю Фэй, не передавал мне мастерство Пути в течение десяти лет, я и тогда бы понял это, ведь в каждом ее движении таится смерть.

      Больше года назад я прервал свое обучение, и мы с Минь Юэ отправились путешествовать. Больше года я живу с прекраснейшей из женщин, и больше года каждый день, а иногда и несколько раз за день, она пытается меня убить.

      Вот вчера, например, мы решили взобраться на ту горку, что давно не давала нам покоя, потому что казалось, что с нее должен открываться прекрасный вид на Эдинбург. Мы прихватили с собой немного хлеба, упаковку паштета и несколько банок пива и взобрались туда, чтобы устроить пикник с видом на город. Когда мы поднялись, перекусили, выпили и слегка захмелели, Минь Юэ принялась ластиться ко мне, целовать меня, а потом вскочила и смеясь сказала:

      – Хочешь – догони.

      Она побежала вверх, на самую вершину, а я бросился за ней, сгорая от нетерпения и страсти. Когда же я догнал ее и уже почти схватил, чтобы обнять, движением быстрым, как мысль, Минь Юэ выбросила руку, чтобы сломать мою гортань. Я, конечно, ждал чего-то в этом духе, а потому успел парировать удар.

      – За честь семьи Лю! – вскричала она и с яростным визгом, от которого солнце трусливо спряталось за облако, бросилась в атаку.

      Ее стиль кажется мне совершенным, не зря отец назвал ее Возрожденной Ласточкой, легендарной основательницей Пути Тысячи Птиц. Конечно, мне за десять лет усердных тренировок удалось далеко продвинуться по этому Пути, но все же до ее чистоты техники мне было далеко. Тем удивительней, что раз за разом мне удавалось отбивать ее атаки, хоть я знал, что она на крови поклялась убить меня за нанесенное ей оскорбление.

      В тот день на эдинбургской горе мы дрались минуту, а может час или десять часов, а под конец, изнуренные, в одежде, пропитанной потом, мы повалились в объятья друг друга и мгновение спустя так страстно занимались любовью, словно это было в последний раз.

      Не могу не признать одно, и в этом большая мудрость Минь Юэ, любовь на краю гибели свежа, словно утренняя роса, и прекрасна, как рассвет. Кто знает, как бы сложились наши отношения, если бы не ее клятва. Быть может, как это часто бывает, когда первая влюбленность прошла бы и начались бы все те вещи, что раз за разом съедают, казалось бы, самую яркую любовь, мы, как это положено, пробыли бы вместе три года, может пять, затем расстались бы, унося в сердце горечь и разочарование. Сейчас же я твердо знаю одно: каждый день, который мне удается отвоевать у моей Эриды, наполнен для меня смыслом и благодарностью за то, что я вообще его проживаю. Находясь постоянно на пороге смерти, легко отделить важное от пустого, ценное от мишуры. Мысль о том, что она однажды убьет меня, заставляет меня втройне ценить те моменты, когда она не пытается это сделать. К тому же между нами есть нечто вроде молчаливого уговора: чтобы восстановить честь рода Лю, Минь Юэ должна убить меня так, как воин убивает воина, в открытом поединке, назвав свое имя и причину атаки.

      Минь Юэ не настоящее имя моей возлюбленной. Вполне очевидно, что будучи дочерью Лю Фэя, звать ее должны Лю Как-Нибудь-Там. Однако в тот день, когда она поклялась смыть позор, она взяла