Истопник. Александр Куприянов

вызвать новые обращения граждан, в том числе с требованием привлечь к уголовной ответственности должностных лиц, причастных к расследованию и рассмотрению в суде какого-либо дела… многие из которых живы и не могут быть признаны виновными».

      22 сентября 1988 года Политбюро наложило резолюцию: «Принято решение согласиться». Прошло тридцать лет. Никакого Политбюро нет и в помине! Решение никто не отменил.

      Хоть одного признали виновным в пытках и издевательствах?

      «Не могут быть признаны виновными». Чебриков.

      Политбюро согласилось.

      Ну а Ягода, Абакумов, Ежов, Берия, Меркулов до сих пор не реабилитированы.

      Это такой же прием, как и флешбэк. Только теперь наши герои уходят не в прошлое, а приближают будущее.

      Анька Пересветова, жертва, и Василий – ее палач, они оба видят фантастическую картину.

      В клубах пара и дыма летит паровоз.

      Кажется, он просто изрыгает пламя!

      Анна и Летёха смотрят на паровоз.

      На открытой площадке состава стоит фронтовик-гвардеец Костя Ярков. Он возвращается в родные края после войны. И после того как год отвоевал в Прибалтике. Ловил там лесных братьев. Он их там просто отстреливал. Ведь Костя не только чалдон и аккордеонист, он еще и отличный снайпер.

      Поезд на временном перроне у вокзала встречает толпа ликующих граждан. Зэков пока не видно. Сквозь нежную зелень Дуссе-Алиньских сопок просвечивают розовые поляны. Здесь на склонах есть такие, розово-фиолетовые, почти плоские, камни-плиты. А еще цветет багульник.

      Пахнет сладко и душно.

      Так, что у Кости, стоящего на открытой площадке, крýгом идет голова.

      Я почуял сквозь сон легкий запах смолы…

      Ах, как давно он не был на родине!

      Шахтерскую бронь у Кости сняли и призвали инструктором-стрелком в сорок третьем. Рельсы с БАМа тогда уже перебросили под Сталинград. Чегдомынские залежи угля были открыты, но комбинат только-только начинался. Костя тогда работал на строительстве шахт.

      И охотился в ургальской тайге. Ловил в кулёмки колонков и соболей. Добывал струю кабарги. Это у него от отца – знатного таежника. Ярковы белку из мелкашки били только в глаз. Попутно учил пацанов стрелять в досаафовском клубе. Кружки по стрельбе тогда открыли во всех школам. И поставили вышки для прыжков с парашютом. Учительская жилка в Косте тоже билась. А это уже от матери, Глафиры Ивановны, – в девичестве Поликарповой. Она всю жизнь преподавала музыку и пение в деревенских семилетках. Тогда в школах еще пели. Глафира Ивановна сама играла на аккордеоне. И сына научила. Перед уходом на фронт Костя уже вовсю играл в поселковом клубе.

      Война войной, а субботние танцы по расписанию.

      Как-то вечером возвращались домой. Никитка Кочетков, шустрый семиклассник – чернявый, тоже то ли из кержаков, то ли из чалдонов, спросил: «Константин Егорович! Вы так метко стреляете… А почему вы не на фронте?»

      Костя как споткнулся. А правда – почему?

      У кержаков (староверов) всех старших зовут на «вы».

      На следующий день Костя явился в Ургальский