Офицерский крест. Служба и любовь полковника Генштаба. Виктор Баранец

, – генерал не решался сообщить полковнику о неожиданном указании, которое он получил в кабинете начальника Генштаба.

      – Сократить должность Гаевского?! Да это же один из лучших моих офицеров! – чуть не воскликнул в ту минуту Курилов, но что-то остановило его.

      Хотя он-то знал, – что именно остановило. Вакаров не любил, когда ему перечат. Да и момент был очень неподходящий – представление на присвоение Курилову звания генерал-лейтенанта со дня на день должно было попасть на стол начальника Генштаба…

* * *

      Курилов не кривил душой, когда несколько месяцев назад сочинял блистательную характеристику на Гаевского. Генерал нет-нет, да и прочил ему алые лампасы на форменных брюках (особенно – под хорошую рюмку). Иногда после таких разговоров полковник мечтательно примерял уже генеральские погоны к своим широким плечам.

      – Палыч, ты у меня в особом почете, – говорил Гаевскому задобревший от выпивки Курилов, – тебе до генеральской звезды совсем немного осталось. Вот как до этой коньячной бутылки. Наливай. Но есть у тебя один бааа-ль-шой недостаток… Не умеешь язык за зубами держать… Полковник, который ссыт против ветра, генералом никогда не станет.

      Что правда, то правда: Гаевского то ли от избытка профессионализма, то ли от ненависти к начальственной глупости иногда заносило, – мог сгоряча рубануть в глаза правду-матку, да так, что сам потом корил себя за дерзкое слово.

      Когда после выступления Вакарова в Общественной палате в прессе появились ядовитые заметки о том, что начальник Генштаба утверждал, будто в израильском танке «Меркава-4» есть бронекапсула, Гаевский на совещании офицеров управления не без сарказма заявил, что «Николай Егорович явно погорячился с бронекапсулой». Да и с дальностью стрельбы «Меркавы» и нашего танка Т-90 напутал.

      – Ну оно тебе надо?! Ну оно тебе надо?! – распекал Курилов Гаевского после того совещания, – Егорычу твои слова обязательно донесут! И у тебя служба наперекосяк пойдет! И мне тоже за твою строптивость мандюлей достанется! Ну зачем, зачем ты лезешь в бутылку?!

      Гаевский отвечал тоном уверенного в своей правоте человека:

      – Андрей Иванович, из-за этой выдуманной бронекапсулы в газетах и в блогах не только над Вакаровым, – над всем Генштабом смеются. И над вами в том числе… И надо мной… Мы же в посмешище превращаемся. Вы читали, что люди пишут? Если уж в Генштабе такие неучи и профаны сидят, то…

      Курилов сверкнул недобрыми глазами и, не дав полковнику договорить, продолжил так же холодно:

      – Вот смотрю я на тебя, Палыч и думаю… Умный ты вроде человек, до полковника дослужился, а в житейских вопросах, извини… Ну не х… Ну дурень-дурнем. Ну облажался Егорыч, петуха, как говорится, пустил… Но зачем об этом надо было говорить прилюдно? Ловчее, ловчее жить надо, Палыч! Умнее надо было поступить.

      – И как же? – насторожился Гаевский.

      – А так, чтобы не тыкать носом начальника Генштаба в его прокол, а тихонечко доложить ему… Ну раз у тебя уж так свербит… Доложить служебной записочкой… Дескать, так и так, товарищ генерал армии, в ваше великолепное выступление в Общественной палате, к большому сожалению, по чьей-то вине… По чьей-то! Досадная ошибочка вкралась… Ну и так далее… И все шито-крыто… А ты на трибуну, как петух на курицу полез! Раскудахтался! Ээээх! Сам себе же ты и нагадил. Да и мне тоже.

      – А вам-то как? – удивился Гаевский.

      – А так, товарищ полковник, что ты мой подчиненный. И раз катишь бочку на самого… То никто не помешает ему подумать, что и я заодно с тобой. Нет-нет, товарищ полковник, так карьеру не делают. Не де-ла-ют! Все. Ты свободен!

* * *

      О многом передумал Гаевский после того неприятного разговора с Куриловым.

      Еще в ту пору когда был он юным курсантом военного училища, седовласые преподаватели внушили ему что офицер должен быть карьеристом «в здоровом понимании этого слова», – то есть, постоянно стремиться расти в должностях и званиях, но при этом не идти по головам других, не подсиживать их, а трудом и потом добывать и очередное звание, и право подняться на новую ступень служебной лестницы. Как там поется в песне? «Комбаты с неба не хватают звезды, а на земле подковами куют».

      До назначения в Москву служба помотала его и по дальневосточным, и по северным, и по южным гарнизонам. Там он еще майором (уже закончившим военную академию) и был замечен строгими столичными инспекторами, – не раз блистал перед ними великолепным знанием вверенного оружия.

      А еще командир полка Гаевский умел отменно принимать проверяющих его часть московских, окружных или армейских начальников, – устраивал для них и рыбалку с ухой, и охоту с шашлычками, и щедрые попойки в бане. Хотя (если по правде сказать) делал все это он с тайным презрением и к самому себе, и к тем неписанным армейским канонам, которые считались вроде бы как обязательными в таких случаях.

      До легкомысленных гарнизонных «девочек» в бане, правда, не доходило, хотя однажды столичный генерал явно по привычке и уже почти в бессознательном состоянии грозно спрашивал у Гаевского:

      – Командир… А где наши бабы?

      Начмед