Ностальгия. Андрей Викторович Белов

нескольких часов полета он сразу же задремал, как только сел в такси.

      – Что? Где? – невольно вырвалось у него.

      – Пробка!.. Сами смотрите, – ответил водитель, пожав плечами и разведя руки показывая тем самым, что он сделал все что мог, но не все в его власти. – В это время дня здесь всегда затор.

      – Надолго? – спросил шофера Леонид Аркадиевич.

      – Ну-у-у, как сказать? Минут за сорок ручаюсь, – ответил тот.

      Водитель открыл окна автомобиля и с разрешения пассажира закурил, облокотившись на раму окна, показывая своим видом, что застряли надолго. Какое-то время они сидели молча. Каждый понимал, что рейс такси был оплачен заранее и водитель обязан доставить пассажира по указанному адресу.

      – А где мы сейчас находимся? – спросил Леонид Аркадиевич.

      – Да мы почти доехали: осталось только развернуться метров через триста и чуть вернуться. Видите красный дом на той стороне улицы?

      – Да. Вижу.

      – Так вот сразу за ним, в переулке, и находится ваша гостиница, – продолжил водитель и, обернувшись, выжидающе посмотрел на пассажира.

      Леонид Аркадиевич открыл дверь такси, взял свою дорожную сумку, скрипку в футляре и, попрощавшись с шофером и поблагодарив его, вышел из машины.

      Он стоял посреди такого родного и одновременно незнакомого города. Еще в детстве он вместе с родителями уехал из России. Тогда много лет назад его родители серьезно задумались о переезде: на то у них были свои причины. Мальчик уже учился игре на скрипке. Когда же известный профессор, случайно услышавший игру ребенка, сказал, что у мальчика большой талант и лучше бы учить его за границей, семья твердо решила переехать в Европу.

      Прошли годы, он стал известным скрипачом, и вся его жизнь давно состояла из турне с концертами по всему миру. Понятие «дом» было для него чем-то условным: он заезжал между гастролями домой на короткое время, чтобы отдохнуть в одиночестве, отключив на несколько дней телефон и звонок у входной двери, и наслаждался, слушая музыку великих композиторов и игру великих музыкантов.

      Он гастролировал по всему миру, но в Россию его не приглашали: может быть, до сих пор кто-то помнил, что уехала его семья в те времена, когда такое считалось чуть ли ни предательством? Но в Россию хотелось: чувство ностальгии никогда не покидало его. Русский язык он знал прекрасно, хотя в речи его был слышен небольшой акцент. Русскому языку его учили родители, много рассказывали о Родине, о ее истории и культуре, чтобы мальчик не забывал своих корней. Дома они разговаривали только на русском языке, считая его родным и великим. И хотя жили они в католической стране, мальчик считал себя православным, как и родители, но только в зрелом возрасте крестился в православной церкви, твердо убежденный в том, что истинное крещение возможно только осознанно, а крещение в младенчестве является не более чем традицией народов. Так учил его отец. Он объяснял мальчику, что крещение в ту или иную веру должно быть сознательным, когда человек уже знаком с разными религиями: так его отец понимал суть учения Христа и его слова апостолам о том, что после его вознесения те должны были идти в мир и научить все народы новой вере и уже только после этого крестить людей во имя Отца и Сына и Святого Духа.

      Так и остался Леонид Аркадиевич по сути своей русским человеком с постоянной тоской по Родине. Тем и странна и непонятна иностранцам ностальгия русского человека, что стремится и тоскует русская душа не по обетованной земле с ее изобилием и сытой жизнью, а по стране с ее извечными бедами, извечной неустроенностью, с ее вечным стоянием в задумчивости на перепутье истории. Родина-мать! Так русский человек осознает в душе то место, где он родился. И даже если «только родился», а прожил жизнь в другой стране, все равно Россию отождествляет с матерью.

      В конце концов, в его плотном графике гастролей выпала свободная неделя-другая, и он туристом прилетел в Россию, в свой родной город. При нем была дорожная сумка и скрипка – это была, конечно же, не та скрипка, с которой он концертировал, – это была скрипка, которую он всегда брал с собой в частные поездки. Та скрипка была его музой, которой он служил всем своим сердцем и талантом; он брал ее в руки с благоговейным трепетом, готовый преклонить колена перед ней, каждый раз удивляясь и поражаясь тем звукам, что рождались от прикосновения смычка к ее струнам. Он был уверен, что звуки рождаются самой скрипкой и независимо от него. Эта же – дорожная – была его лучшим другом, помогавшим никогда не забывать, что он музыкант, и сохранять тот творческий настрой души, который и составлял его внутреннюю человеческую сущность и не давал ему опускаться в жизни до чего-либо низкого, будь то зависть, жадность, гордыня и прочее. Скрипка эта, по сути, была его духовным пастырем.

      Итак, оглядываясь по сторонам, он искал, где бы перейти дорогу. На его вопрос о переходе прохожие охотно и наперебой указали ему, куда надо было идти. Вскоре он дошел до какой-то площади и оказался около входа в подземный переход. Идя по улице, Леонид Аркадиевич приглядывался к прохожим и отметил про себя, что люди одеты хорошо, ничуть не хуже, чем в Риме или Амстердаме. Однако нельзя было не заметить некой угрюмой