1917: Да здравствует император!. Владимир Марков-Бабкин

февраля (12 марта) 1917 года

      Вновь одетый в бекешу, с папахой на голове и шашкой на боку, быстро иду к выходу. У парадного стоит автомобиль, и водитель не глушит двигатель, дабы сразу ехать на вокзал. Быстрее, надо убираться отсюда! Пока не знаю куда, но думать времени уже нет!

      – Михаил!

      Да, что ж такое-то! Оборачиваюсь уже почти у самой машины. На лестнице стоят графиня Брасова и мальчик Георгий, он же граф Брасов, он же как бы мой теперь сын.

      – Дорогая!

      Она смерила меня холодным взглядом.

      – Ты обещал дать знать, когда соберешься уезжать.

      – Прости, дорогая Натали, внезапное дело, надо ехать.

      Графиня посмотрела на малолетнего графа и велела:

      – Георгий, что нужно сказать, когда папа́ уезжает?

      Мальчик шмыгнул носом и спросил:

      – А ты когда приедешь? Ты мне обещал, что мы весь день будем вместе…

      Игнорирую недовольный взгляд «жены», приседаю перед мальчишкой и беру за плечи.

      – Сынок, так бывает, что взрослые нарушают свои обещания. Проклятые взрослые дела. Но я вернусь, и мы обязательно будем вместе.

      Верил ли я в то, что говорил? Не знаю. Вероятно, да, ведь дело идет к тому, что меня таки перехватят где-то и «обеспечат охрану». А после отречения, как и в моей истории, посадят под домашний арест. Так что некоторое время, до высылки в Пермь, я действительно буду здесь. А так – как Бог даст.

      – Михаил!

      Я еще раз крепко обнимаю Георгия и встаю в полный рост.

      – Да, дорогая?

      – Ты помнишь про Зимний дворец?

      Ох, кому что.

      – Конечно, милая Натали, я все сделаю.

      – Это важно.

      – Понимаю. Ну, в крайнем случае, здесь поживем пока.

      Она на меня посмотрела, словно на ненормального.

      – Шучу, дорогая. Все будет хорошо!

      Но не у всех. Потому что всех очень много, а хорошего в этой жизни крайне мало.

      Уже запрыгнув в автомобиль, машу семейству рукой и вижу, как отчаянно машет мне на прощание Георгий.

      Глава II

      Смутный полдень

      Петроград. 27 февраля (12 марта) 1917 года

      – И вот что я вам скажу, братцы, – Кирпичников обвел взглядом строй. – В последний раз скажу. Если вы не решитесь на это, то пропали наши головушки. И ваши колебания выльются боком всем нам!

      – Дык опять ты за свое? – из строя раздался злой возглас. – Сто раз уж говорено, что мы приказ выполняли! За что им наши головушки того?

      – А за то, Пажетных, что, выполняя этот самый преступный приказ, мы вчера положили сорок человек революционных демонстрантов. Революционных! – Тимофей Кирпичников произнес это слово по слогам и с нажимом. – Смекаете? Я ж вам говорю – завтра царя обязательно скинут, и придут к нам после этого товарищи из новой власти и спросят, что ж вы, суки, против революции поперли и товарищей наших постреляли? И будет нам фронт за счастье, а то и на каторгу загремим. – Унтер помолчал и добавил со значением: – Если не расстреляют нас, как пособников царизма. А расстрелять могут легко.

      – Дык,