От Византии до Орды. История Руси и русского Слова. Вадим Кожинов

славян с этими землями завязались значительно раньше» (указ. соч., с. 51–52), то есть уже в VIII–X вв., о чем пишет и Т. А. Бернштам.

      Итак, былины пришли в Поморье уже к XI веку и с тех пор хранились в памяти прежде всего тех «высоких», «коренных» поморских родов, о которых столь интересно говорится в новейшей книге С. И. Дмитриевой.

      Может показаться даже и неправдоподобным такое долгое – почти тысячелетнее – сохранение эпической памяти в Поморье. Однако речь ведь идет, говоря точно, о – не меньше, но и не больше! – тридцати человеческих поколениях, а если учесть, что каждые три поколения (дед-отец-внук), как правило, непосредственно знают друг друга и, следовательно, составляют единое, нераздельное звено в исторической цепи, то «передача» памяти должна была совершиться через посредство всего лишь десяти таких звеньев («замыкающий» звено внук передавал память своему сыну, «открывающему» следующее тройственное звено).

      Разумеется, эта устойчивая передача памяти опиралась на определенные подкрепляющие стимулы, которые имели уже не личный или семейно-родовой, а гораздо более широкий, в конечном счете народный характер. Существуют давние (еще с середины XIX века) и разнообразные попытки объяснения устойчивости бытия эпоса в Поморье; обзор этих объяснений см., например, в изданной в 1966 году и не раз уже упомянутой книге А. М. Астаховой «Былины. Итоги и проблемы изучения» (с. 227–231).

      Все перечисленные там объяснения сохранности эпоса в Поморье имеют свое значение, но я полагаю, что главную, исходную причину определил еще А. Н. Веселовский, который усматривал суть дела именно в самом факте «занесения» эпоса, сложившегося в Южной Руси, в иной, северорусский мир: «…Занесенный эпос, – писал ученый, – легче объективируется, принимается как поэтическое данное… чем эпос, не «отрывающийся от почвы и питающийся живыми отголосками исторических событий, впервые вызвавших его к жизни»[111].

      Это очень веское и убедительное соображение: в Южной Руси эпос должен был бы жить на той же самой почве, которая его породила и которая, однако, продолжая непрерывно изменяться, снова и снова заставляла меняться и сам эпос и в конце концов преобразила его в нечто совсем иное (скажем, Бояновы песни). Уже давно известно, что некоторые былинные мотивы и образы сохранились в качестве элементов совершенно иного, фольклорного, точнее, обрядово-фольклорного, жанра – колядок. В этот сомкнутый в себе мир обряда историческая действительность не вторгалась так властно, как в эпос, и он тысячу лет сохранял древнейшие детали и черты. Исследователь, посвятивший данной проблеме ряд работ, пишет, в частности: «Украинские колядки, народные песни, относительно хорошо сохраняющие особенности древнерусского эпического стиля Киевской эпохи… свидетельствуют о том, что во многом близкие им по своей поэтике русские былины создавались в той же народной среде»[112].

      Но, повторю, все новые и новые воздействия

111

Веселовский А. Н. русский эпос и новые его исследователи – Халанский и Дамберг. – «вестник Европы», 1888, июль, с. 153.

112

Плисецкий М. М. Героико-эпический стиль в восточнославянских колядках. – в кн.: Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982, с. 206; см. также более раннюю работу: Гацак в. М. Эпос и героические колядки. – в кн.: Специфика фольклорных жанров. М., 1973, с. 7—51.