Пыль. Сергей Анатольевич Кулаков

вучать костистой речью.

      Все ленью сладостной наполнено округ

      И солнце в небе вертится лениво,

      Лениво в воздухе гудит тяжелый жук,

      И море катит волны с пенной гривой…

      Туманны берега и море нить прядет,

      Глухую пряжу Время выплетает,

      Но годы тянутся, как золотистый мед,

      И в Вечности бесследно исчезают.

      Моя лира

      Живу себе далеко от столицы

      Родной страны, да – в принципе – любой.

      Куда приятней пение синицы,

      Чем гул толпы на сходке вечевой;

      И мишуре столичной жизни черствой,

      Морской простор, что вижу из окна,

      Покой в душе, горы торчащий остов –

      Гора левее из окна видна –

      Предпочитаю, пусть в ущерб достатку.

      А утром слышать из своих «перин»,

      В окне открытом, так бывает сладко

      Пичужий свист, но не клаксон машин.

      И не спеша, как бы владея миром,

      Рассматриваю за окном пейзаж,

      А на столе, нетерпеливой лирой

      Лежит, томится черный карандаш.

      Одной струной натянут грифель тонкий;

      Пусть не прочна, петь можно и на ней!

      На грани черной, лаковой и звонкой,

      Здесь серебром начертано: Orfey.

      * * *

      Едва открыло лето дням подсчет,

      как отовсюду тысячи примет:

      июньская кукушка мне поет

      пустую песню, ветер клеветник

      чуть слышно шепелявит уху весть,

      что полифемов глаз за мной с высот

      сощурясь наблюдает, мысля месть…

      но вдруг растаял. Вечером одни

      летают ласточки, и ткань небес

      кроят крылом, как вздумается им.

      Толкутся овцы, где-то вдалеке

      кричат лягушки громко на реке,

      шумят коровы, возвращаясь в дом

      от сочных трав, пофыркивая ртом.

      Темнеет солнца скрывшегося свет,

      комар звенит серебряной струной,

      а ночью душной будит гром глухой,

      и сонный мир опутывает сеть.

      Утра

      1

      Рано утром в мире столько покоя и столько тиши,

      Что даже вороний «кар» и «чирик» воробья излишни;

      Воздух почти прозрачен и звонче любого хрусталя,

      Горы вдали похожи на клинок из дамасской стали.

      Утро, как говорится, что Господь вам подал на блюде!

      В этот час ни о чем не хочется думать, только грудью

      Сильнее вдохнёшь воздух в виноградную ветку легких;

      Кажется, если задержишь дыхание – станешь легким,

      И улетишь, но это – плод резвого воображенья,

      Ни на мгновенье не прекращающего движения

      В проеденном извилинами сыре мозгов человечьих.

      Ухо никто не тревожит какой-нибудь глупой речью,

      Глаза наблюдают за тем, как белая птица реет

      Высоко над землей одинокой душой назорея…

      Таким солнечным утром, дыханье прохладного бриза

      Разносит запах моря повсюду, вместе с радостью жизни.

      2

      Хорошо утром лежать в нагретой постельной нише,

      Когда не тревожит возня мысли серебряной мыши;

      Глядеть, как греется на соседской крыше кот.

      Хорошо, когда в голове крутится чепуха, вроде

      Одной из давным-давно навязших в ушах мелодий,

      И точно знать, что тебя больше никто не ждет.

      Потому что дождались, обняли, расцеловали,

      Стали реветь, говоря сквозь слезы, что ждать устали;

      После расспросов и водки, улечься в кровать

      И потихоньку, под толщей покоя и тишины,

      Привыкать спать ночами и видеть спокойные сны,

      И ничего, кроме того, что жив – не знать.

      * * *

      Здесь, у былой империи границы,

      Едва передвигает время дни.

      В провинции, далекой