Команда ликвидаторов. Валерий Рощин

самой нижней жилой палубы, а сейчас помогает осуществлять вход-выход через шлюз. Разве я справился бы без такого помощника?..

      – Где ж ты ее подобрал, сердешную? – сочувственно поглядывает он на щуплую девушку, очень похожую на мокрую выдру. – Обещались же мужика!..

      – Мужики кончились. Погибли геройской смертью у изгиба западного мола. А мне завещали доставить это чудо в полной сохранности.

      – Худая, как из Освенцима. Босиком. Волос на голове, как у тифозной курицы, полкило железа на теле…

      Видок у живой посылки действительно неважнецкий. Легкая футболочка на голое тело, юбочка из папиного галстука-селедки; невероятный ассортимент украшений из области пирсинга. Ну, и в довершение – босые ноги, оставляющие на палубе мокрые следы детского тридцать четвертого размера.

      – Между прочим, я понимаю по-русски! – огрызается девица.

      Тембр голоса у нее низкий, но приятный. Слова выговаривает с приличным балканским акцентом.

      – О, глянь-ка – по-нашему шпрехает! – расцветает Иваныч. – Тебя как звать-то, сиротинушка?

      Надув губки, она молчит.

      Что ж, тупое молчание куда лучше истерик и шока.

      – Прошу! – распахиваю дверцу каюты.

      Жилище мне Иваныч и в самом деле подыскал идеальное: относительно просторная двухместная каюта, расположенная на отшибе – в тупичке самого дальнего аппендикса нижней палубы. До ближайших соседей (двух рулевых матросов) – полсотни шагов, не меньше. В каюте имеются туалет и раковина, две койки с рундуками, письменный стол и пара платяных шкафов. С внешним миром жилище связано маленьким круглым иллюминатором, через который с трудом пролазит моя голова.

      Девчонка решительно заходит внутрь. Усевшись на заправленную койку, отворачивается к открытому иллюминатору, за которым уже не тлеет, а вовсю разгорается рассвет.

      Благодарю стармеха и прощаюсь до завтрака. Сажусь напротив «посылки».

      – И все-таки как тебя звать?

      – Дай мне расческу, – требует она вместо ответа.

      – Держи.

      Заметив зеркало над умывальником, она вскакивает и начинает расчесывать мокрые волосы.

      Подав чистое полотенце, повторяю вопрос:

      – Как зовут?

      Секунда. Две. Три. На четвертой приходит осмысление, а на пятой в мозг ударяет гнев.

      – Какое тебе дело?! – взрывается она. – Вам не сойдет с рук то, что вы сделали! Моя мать – известная журналистка из Колумбии! Отец, между прочим, генерал-лейтенант хорватской армии!..

      И тут из нее пошло. Нет, не пошло, а поперло. По нарастающей. По гиперболе. Подобно струе, вырывающейся наружу после инсталляции хорошей двухлитровой клизмы.

      – Чего ты орешь, как Фрося Бурлакова?! – останавливаю ее порыв властным жестом, поскольку абсолютно не в теме относительно того, что «мы сделали». – Не кричи о своем недовольстве. И даже не думай о нем громко. Иначе утоплю в той цистерне с пресной водой, из которой только что вылезли. Ясно?

      Она