Жизнь этого парня. Тобиас Вулф

ть считает, что собака, которую я описал такой уродливой, была на самом деле вполне симпатичная. Я оставил несколько подобных описаний, поскольку это книга воспоминаний, а у памяти есть свои собственные законы. Но я сделал все возможное, чтобы моя история была правдива.

      Мой первый отчим обычно говорил: того, что я не знаю, хватит на целую книгу. Что ж, вот она.

      «Первая обязанность человека – это быть как можно более искусственным. Вторая обязанность до сих пор еще никем не открыта».

Оскар Уайльд

      «Кто боится испорченности, тот боится самой жизни».

Саул Алинский

      Удача

      Наша машина снова закипела, как только мы с матерью пересекли Континентал Дивайд. Мы ждали, пока она остынет, и вдруг услышали рев автомобиля, доносившийся откуда-то сверху. Звук становился все громче, а затем огромный грузовик промчался мимо нас и свернул в следующий переулок. Его прицеп дико дребезжал. Мы уставились ему вслед.

      – Ох, Тоби, – сказала моя мать, – у него отказали тормоза.

      Ужасный звук все больше удалялся, а затем и вовсе затих, сменившись шорохом ветра, колыхавшего деревья вокруг.

      К тому моменту, когда мы доехали до места аварии, небольшая группка людей стояла у обрыва, куда опрокинулся грузовик. Он пробил дорожные заграждения, пролетел сотни футов пустоты, и теперь лежал в реке среди булыжников, кверху дном. Грузовик выглядел ужасно маленьким. Струя густого черного дыма поднималась из кабины и растворялась в воздухе. Моя мать спросила, сообщил ли кто-нибудь об аварии. Кто-то сообщил. Мы стояли на краю скалы в окружении незнакомых людей. Все молчали. Мать положила руку мне на плечо.

      Весь оставшийся день она пристально изучала меня, трогала, откидывая назад мои волосы. И я решил, что момент довольно подходящий, чтобы заикнуться о сувенирах. У матери не было лишних денег, и я старался даже не затрагивать эту тему, но теперь, когда ее защита была ослаблена, я ничего не мог с собой поделать. Когда мы выехали наконец из Гранд-Джанкшен, я приобрел индейский ремень, украшенный бисером, такие же мокасины и бронзовую лошадь со съемным, отделанным кожей седлом.

      Шел 1955 год, мы ехали на машине из Флориды в Юту, убегая от мужчины-тирана, которого боялась моя мать, и надеясь разбогатеть на уране. Мы собирались в корне поменять нашу жизнь.

      Мы покинули Сарасоту на закате лета, сразу после моего десятого дня рождения, и направились на Запад под низким дрожащим небом, которое то становилось черным и взрывалось, то прояснялось, но так, что в воздухе оставался легкий пар. Мы пересекли Джорджию, Алабаму, Теннесси, Кентукки, останавливаясь, чтобы остудить мотор, в городах, где люди передвигались с нерасторопностью больного подагрой, а их речь была такая же медленная и вязкая. Бездельники с гнилыми зубами окружали нашу машину, чтобы поглазеть на симпатичную леди с Севера и ее сыночка, споря между собой, какой путь нам следовало бы выбрать. Женщины забывали про свои цветочные клумбы, когда мы проезжали мимо; разглядывали нас с крылечек, иногда невозмутимо, иногда делая в нашу сторону кивок или обдувая своими вентиляторами.

      Каждую пару часов наш «Нэш Рамблер» закипал. Мать продолжала тратить свои сбережения, но ни один механик не мог починить его. Все, что мы могли сделать, это ждать, пока он охладится, а затем ехать дальше, пока он снова не закипит. (Моя мать настолько возненавидела эту машину, что сразу по прибытии в Юту отдала ее женщине, с которой познакомилась в кафе.) Ночью мы спали в замшелых номерах, где в окно то и дело светили лучи фар, а комары, не переставая, заводили у нас над ухом заунывные песни. Однако ничего из перечисленного не беспокоило меня. Я был охвачен тем же чувством свободы, что и моя мать, разделял ее радость и мечты о переменах.

      Все должно было поменяться, после того как мы покинем Запад. Моя мать была девочкой из Беверли-Хиллз, и та жизнь, которая виделась нам впереди, состояла из ее воспоминаний о Калифорнии в счастливые дни до Катастрофы. Ее отец, Папочка, как она его называла, был морским офицером и владел активами на миллионы. Они жили в большом доме с башенкой. Незадолго до того, как Папочка потерял все свои деньги и все деньги своих бедных ирландских родственничков-деревенщин и быстренько устроил себе перевод на службу за пределы страны, моя мама стала одной из четырех девушек, удостоившихся чести представлять Беверли-Хиллз на Параде роз. Тема их выступления звучала как «Конец радуги», и мать выиграла приз года под всеобщее одобрение. Она познакомилась с Джеки Кугэн, сфотографировалась с Гарольдом Ллойдом и Мэрион Дэвис, чей фильм Моряк был снят на корабле Папочки.

      Когда Папочка был в море, они с матерью жили как в сказке, в которой порой целыми днями играли роль сестер.

      И что за чудесные машины, о которых рассказывала мать, когда мы ждали, пока охладится мотор нашего «Рамблера»! Хотел бы я увидеть те машины! Папочка водил туристический «Франклин». До этого за мамой ухаживал парень, у которого был собственный «Крайслер» с откидным верхом и музыкальным сигналом. И, конечно, была еще семья Эрнандесов, соседей, которые переехали из Мексики